Он видел, как плечистый старик с шарфом вокруг головы вытащил тележку из ворот и установил ее на прежнем месте; как поставил на землю тарелочку, как задрал на Пенке-Тиар юбку, обнажив обрубки ног; закрепил край юбки булавкой, придирчиво оглядел свою работу и остался доволен. Повернулся и ушел во двор; воспаленному воображению Игара явилась муторная картина: старик обрубает красивой девушке руки-ноги и сажает перед воротами, чтобы зарабатывала, получая медяки не донце жестяного блюдечка…
Пенка не удивилась, увидев Игара. Немедленно забыв все приготовленные слова, он остановился поодаль, и топтался и мялся, и она наконец улыбнулась:
– А как тебя зовут?
Он начал выговаривать свое придуманное имя – но до конца так и не выговорил. Запнулся; она засмеялась:
– Да ты не бойся… Я никому не выдам.
…Так случилось, что она знала множество тайн. И хранила их надежно, как камень.
Она не помнила себя, не знала ничего о несчастье, превратившем ее в обрубок (Игар вздрогнул, вспомнил о плечистом старике; ему привиделся иззубренный людоедский топор).
Вся жизнь Тиар была – тележка, трава у забора и блюдечко с медяками; может быть потому все несчастные шли к ней поплакаться, а отягчившие свою совесть – повиниться. Она была немым укором и тем и другим – и она была надежда; рядом с ней любой калека чувствовал себя властелином мира.
Игар сидел, подогнув под себя ноги, и смотрел, как проходят мимо башмаки и сандалии, как звенят о жестяное донце летящие с неба монетки, как оборачиваются лица – с недоумением и жалостью, с ужасом, удивленно…
Потом он понял, что это он сидит на тележке. Что это на него смотрят, что это он лишен и рук и ног, и может только смотреть, как ползают муравьи по размытой дождями обочине и как опускается на пыльный подорожник синий с желтым мотылек… Опускается, взлетает… Как проглянувшее солнце заливает его светом – ярким, полуденным… Теплое, теплое солнце, прикасающееся к лицу, как ладонь…
– Расскажи, Игар. Не бойся. Я вижу, что у тебя беда… Расскажи.
Он долго водил языком по пересохшим деснам, и не мог найти слова. Ни одного.
Он хотел рассказать про торговца платками, который лично ему, Игару, не сделал ничего плохого. Он хотел рассказать про длинноволосого из управы, с его деньгами и его работой, про желтую грамоту на стене «Разыскивается для предания справедливому наказанию»… Он знал, что рассказав это, почувствует себя лучше – но не мог решиться.
Потому что про главное он все равно не скажет. Про липкую паутину, умоляющее лицо Илазы и звезду Хота, клонящуюся к горизонту. Про то, что он, Игар, должен сделаться холодным негодяем для спасения любимой женщины, своей жены. Тиар, может быть, поймет его и простит тем хуже…