Устах и Серега командовали одним из таких вольных отрядов. Ватажка их считалась варяжской, хотя из прирожденных варягов в ней был один Устах. Остальные – сборная солянка. Поляне, кривичи, прусс, свей. Особняком – Рагух и Машег. Двое хузар, оваряженных Свенельдом,– «подарок» киевского воеводы перспективному десятнику Серегею: очень не хотелось воеводе, чтобы Духарев стал кормом стервятников. Двое хузар благородной крови, воинов в …надцатом поколении, знавших все тонкости и хитрости степной войны,– это неоценимый дар.
Вообще-то вначале хузар было четверо. Еще двоих Свенельд отдал в десяток Устаху. Но эти были попроще, и судьба им не улыбалась. Одного в первой же стычке посекли «черные» угры, второму печенежья стрела разбила локоть, и его с купеческой ладьей отправили в Киев.
Собранный с бору по сосенке, отряд тем не менее получился крепкий. Правда, частые жестокие стычки с Дикой степью изрядно проредили храбрую ватажку. Храбрую-то храбрую, но вот насчет побудительных мотивов своего разномастного воинства Духарев не обольщался. Парни лезли в драку не за идею, отечество или поруганную честь родичей (хотя были, конечно, и такие), а исключительно ради того самого серебришка, что побрякивало в разбойничьих кошелях. Но старших младшие уважали крепко, и на этом уважении держалось единство воинской ватаги. На этом да еще на понимании варяжского славного братства. Не то перегрызлась бы разноплеменная компания на счет «раз».
– Дикие хузары…– Устах поглядел на Машега, тот брезгливо скривил рот. Варяжские усы его были не усами, а насмешкой. По три волосины. Но лицом не смугл, а светел, ничуть не похож на большинство плосколицых кочевников, которых княжья русь пренебрежительно называла копчеными. Это потому что сам Машег был из «белых» хузар, поклонявшихся Единому. Из воинской элиты. А элита эта, ясное дело, в постель предпочитала класть не уродливых простолюдинок, а писаных красавиц. Обычно заморских. Потому стриженные под горшок волосы хузарина были светлыми, а глаза – синими. И этими синими глазами Машег взирал на хузар низших, «черных», язычников с презрительным высокомерием. Как волк – на деревенских собак. Иудейская вера, впрочем, не мешала Машегу вкладывать время от времени золото в черный языческий Перунов рот. Вера – верой, а обычай – обычаем. Тем более если обычай – варяжский.
– Откуда они пришли? – спросил Духарев.
– Вроде с волока,– не очень уверенно ответил Понятко.– Я далеко не бегал, точно не скажу, но точно, что от Днепра.
Воины оживились. Если разбойник от реки скачет, значит, или спугнул кто, или – с добычей.