– Вполне. Отдаю дань уважения вашей стихийной психологии. Вот и применяйте ее в полную меру ваших дисциплинарных прав и обязанностей. Предоставляю вам полную свободу. Что же касается меня, то я, как командир-единоначальник, буду делать то же самое, в том числе и по отношению к вам. По возможности – наедине. Согласны? – и пристально посмотрел штабс-капитану в глаза.
– Так точно, господин полковник.
– А теперь поясните, почему вы сочли неуместным мое предложение пригласить для беседы остальных офицеров?
– Немножко рано, Вадим Петрович. Я сначала хотел, чтобы мы вместе с вами изучили их послужные списки и характеристики, затем хотя бы вчерне разработали проект боевого приказа и уже потом огласили его для всего личного состава.
– В принципе, разумно. Принимается. Однако впредь попрошу моих распоряжений не отменять, даже в столь деликатной форме, как вы это сделали только что.
Ляхов приказал Уварову обеспечить выполнение намеченного на вечер распорядка, после чего убыл в самоволку. Не совсем подходящий термин для отлучки из части ее командира, но тем не менее. Он не поставил в известность о целях и месте своей отлучки ни заместителя, ни вышестоящее начальство. Зная, что в случае чего может иметь определенные неприятности. Более того, он заведомо решил это сделать, имея в виду сразу несколько целей.
Прежде всего ему просто захотелось перед началом очередного авантюрного дела побыть одному и привести свои мысли и чувства в порядок. Чтобы не так, как раньше, когда любое судьбоносное событие происходило внезапно, еще более неожиданно, чем толчок сапога инструктора при первом парашютном прыжке.
Если за ним наблюдают (или присматривают) люди Чекменева, то не вредно убедиться, что это на самом деле так и поглядеть, какова будет реакция генерала.
Кроме того, вполне возможен подход к нему, тоже накануне ответственной операции, людей с той или с другой стороны. Он ведь до сих пор не узнал, чем на самом деле была та история на ресторанном пароходе, или пароходном ресторане, кому как нравится. Эксцессом исполнителя или случайно сорвавшейся увертюрой к серьезной постановке?
И еще несколько моментов могли проясниться во время столь внезапно пришедшей ему в голову прогулки в близкую, но уже как бы и отдалившуюся от него Москву.
В ближайшей к выходу офицерской туалетной комнате он сменил полковничьи погоны на капитанские, чтобы меньше привлекать внимание, из наградных планок оставил одну – Георгия четвертой степени. Скромно, но значительно. Не стал брать казенный автомобиль, поймал за мостом таксомотор и велел ехать к Парижскому вокзалу.