— Копыта не сломай, — вполголоса произнес Вовчик.
В комнате стояли кровати армейского образца времен министра обороны СССР товарища Малиновского,[36] если не более отдаленных. В углу примостилась сложеная из огнеупорного кирпича закопченая крестьянская печка. Именно того типа, на которой Иванушка-дурачок в сказках катался. Пахло сыростью и старьем, со слабым оттенком квашенной капусты и еще чего-то съестного.
— Так вот и живешь? — спросил Протасов, брезгливо наморщив нос.
— Угу, — уныло отозвался Вовчик.
— Голимый сарай, — пробормотал Валерий.
— Чего ты говоришь? — не расслышал Волына.
— Мать то где? — предпочел не уточнять свою оценку Волыниного жилища Протасов.
— Да там, — Вовчик смущенно улыбнулся, неопределенно махнув куда-то в сторону сеней. — Во второй комнате. Чтобы нам не мешать…
— Не женатый? — спросил Протасов, хотя, пожалуй, мог бы и не спрашивать.
Вовчик мотнул головой.
— Где ж твои девки-огонь? — Валера припомнил слова Вовчика десятилетней давности.
— Испеклися девки, — ковыряя в носу, мрачно признался Волына, — перегорели, зема. Все до единой. По-любому.
— Я думал, ты в органах, блин?
Вовчик окончательно сник.
— Такие дела, зема… — сказал он как-то неуверенно, — такие дела, что уже нет…
Протасов понимающе хмыкнул, хотя, конечно, ни черта не понимал. Кроме того, что жизнь, бывает, поворачивается разными местами, иногда и жопой, от тюрьмы и от сумы никому зарекаться не стоит, так что и удивляться нечему.
— Зато ты, зема, крутой, — протянул Волына, прочитав протасовские мысли у того на лице.
— Крутой, — коротко кивнул Валерий, — и круче меня, только мои уши.
Оба неловко топтались посреди убогой комнаты.
— Пожрать бы чего, — прервал затянувшееся молчание Протасов.
Вовчик сразу оживился. Приятели сварганили ужин. Вовчик куда-то вышел, вернувшись в комнату с трехлитровой банкой самогона.
— Сам гонишь, братишка?
Вместо ответа Волына наполнил стаканы до краев.
— Ну, за встречу, — сказал Вовчик, поддевая вилкой целый стог квашенной капусты.
— За встречу, — эхом отозвался Протасов. Оба опрокинули стаканы. Волына крякнул, прослезившись.
Протасов задохнулся и полез в сковородку за яичницей. Сковородка была глубокая, чугунная. Яйца — оранжево-красные, настоящие, от крестьянских кур, не имеющие почти ничего общего с теми блеклыми образинами, которыми питаются горожане.
— Уф, хорошо!
— Ну что?.. — Вовчик утер набежавшую слезинку грубой заскорузлой ладонью, — что, зема?.. Между первой и второй перерывчик небольшой?..
— Точно.
Бахнули по второй. Вскорости и по третьей. Помянули Советскую Армию. Посудачили о том, о сем. Протасов ненавязчиво выяснил, что старый армейский друг из органов внутренних дел вылетел уже пару лет как.