У меня на кровати сидела ведьма.
Нельзя сказать, что она была уродлива. Наоборот, она обладала на редкость правильными чертами лица, большими глазами и белой кожей, но в сочетании с темно-красными губами и иссиня-черными прямыми волосами до плеч это производило жуткое впечатление.
А когда она улыбалась — становилось страшно.
Я не преувеличиваю.
В театре это называют колоссальным отрицательным обаянием. В любом ТЮЗе ее с руками бы оторвали на роли злых волшебниц и платили бы бешеные деньги. Ей и гримироваться не надо. Но звания она бы никогда не получила, и не только потому, что заслуженными и народными до недавних пор становились в основном исполнители пламенных революционеров. Просто народных артистов с таким лицом не может быть в природе.
— Ну-с, как вы себя чувствуете? — улыбнулась она, и я почувствовала себя в несколько раз хуже, чем до ее вопроса.
— Неважно, — честно призналась я.
— Что у вас болит? — Она снова улыбнулась, и я чуть не потеряла сознание. — Да у вас жар, милочка…
Ее руки тоже можно было назвать красивыми, такие руки встречаются у музыкантов, художников и хирургов. Испещренные сложным узором вен, с длинными тонкими пальцами.
В юности она наверняка считалась красавицей и пользовалась успехом у мужчин.
Теперь ей было за сорок, хотя на ее лице не было ни морщинки.
— Что вы пьете? — участливо поинтересовалась она. И, видимо, я совсем плохо соображала, потому что ответила полную чушь:
— Я не пью.
Меня ожидало страшное потрясение. В ответ на эти слова она расхохоталась.
— Я имею в виду таблетки…
— Я вчера парила ноги, — с трудом выговорила я. К этому времени у меня пересохло во рту и язык еле ворочался.
— Сейчас вам принесут лекарства и возьмут кое-какие анализы.
«Экспресс-анализ ей делать?» — всплыло в моем мозгу.
Я понимала, что за этим словом скрывается что-то нехорошее, но сопротивляться и оспаривать ее рекомендации была не в состоянии.
— Вас бы надо перевести в другой корпус… — задумчиво произнесла она. — Но не будем торопиться. Может быть, к вечеру вам станет полегче.
Я плохо представляла, сколько я проспала и который теперь час.
— А где Сергей Анатольевич? — спросила я.
— Ваш спутник? Он только что вышел. Я попросила его об этом.
И, как бы демонстрируя мне причину его отсутствия, она обнажила меня до пояса и стала простукивать грудную клетку и прослушивать легкие.
— Во всяком случае, воспаления легких я пока не слышу, — подвела она итог через несколько минут, и это «пока» прозвучало в ее устах как приговор.
С каждой минутой ее присутствия мне становилось все хуже, поэтому я облегченно вздохнула, когда она наконец ушла.