— Это с какими? — заволновался Крапивин.
— Сфотографировать звезду оперной сцены сможете?
— Ну, хороших снимков я вам не обещаю…
— Снимки меня вообще не интересуют, делайте вид, что фотографируете, и с умным видом давайте указания.
— С этим я справлюсь.
Екатерина Захаровна, как оказалось, очень любила фотографироваться. Она охотно соглашалась на любые предложения: сняться у окна, на диване, в шляпке, в беретке. Крапивин, который поначалу робел, исполняя чужую для себя роль фотографа, потом неожиданно оживился и с увлечением предался работе. Я даже не сразу поняла, что эта фотосессия стала для него маленькой местью за несправедливое осуждение его прежней работы. Он с удовольствием издевался над ничего не подозревающей дивой.
— Тут вам лучше будет встать на колени, — рьяно руководил он Малявиной. — Напольная ваза просто потрясающая, вы будете великолепно смотреться на ее фоне.
— Вы думаете? — Малявина изучающе посмотрела на свою вазу и согласилась с мастером. — Да, она действительно уникальна. Но вам не кажется, что на коленях я буду выглядеть не очень привлекательно? — сомневалась она.
— Не волнуйтесь, никто и не догадается, что вы стояли на коленях. Я сделаю крупный план, только ваше лицо и ваза.
— А, тогда хорошо! — Малявина послушно выполняла указания фотографа.
— Теперь можете опереться на локти. Вот так. — Эдуард Петрович просто наслаждался своей маленькой местью.
Я едва сдерживала смех, наблюдая за ним.
— Не переусердствуйте, мастер.
— Все под контролем.
Дива и лжефотограф переместились в спальню, где Малявина, под щелканье фотокамеры, еще минут десять позировала на кровати.
Крапивина я отрывала от неожиданно полюбившейся работы чуть ли не силой.
— Нам еще надо на самолет успеть, Денис Альбертович.
— Ах, да. Простите. Увлекся.
— Ой, мне так приятно было с вами работать, я получила огромное удовольствие. — Малявина взяла под руку моего помощника и кокетливо прижалась своим пышным бедром к его ноге.
Крапивина перекосило от негодования, но, надо отдать ему должное, он сумел совладать со своими эмоциями.
— Мне тоже. Вы потрясающая женщина, — очень правдоподобно соврал Эдуард Петрович.
— Ой, ну что вы.
Надо было бежать отсюда, бежать, бежать и бежать.
Мы мчались по дороге в сторону города, когда Эдуард Петрович, осознав все, что с ним недавно произошло, ужаснулся своему поведению.
— Неужели это был я? — Крапивин сидел с каменным лицом. — Я ее фотографировал, я позволял ей кокетничать со мной.
— Вы и сами с ней неплохо кокетничали, — добавила я масла в огонь.
— Какой ужас! — Крапивин схватился за голову. — Как это отвратительно.