— Ты все знал и молчал об этом, — резко бросил Кузнецов. — Какие же вы после этого ублюдки!
— Вишневский не хотел молчать, — глухо ответил Романовский, — и он умер.
— Он собирался довести все до сведения ОБНОНа? — спросила я.
— Честно говоря, он боялся идти туда, и не потому, что пугался ответственности, а только оттого, что думал — все в ОБНОНе давно куплены Анкутдиновым и иже с ним.
— Светлов называл их «Тимур и его команда», — слабо улыбнулась Бессонова, допивая через соломинку коктейль.
— Честно говоря, я не знаю, как погиб Вишневский, — продолжал Романовский, — вероятно, ему попросту ввели смертельную дозу перцептина. Ему повезло…
— Повезло?! — поразилась я.
— Разумеется. Четыре месяца на перцептине — это смерть. Потенциальная, скрытая, она уже сидит в тебе, и ты уже мертв, но не знаешь об этом, потому что чувствуешь себя богом. Но главное — ты перестаешь быть человеком. Или бог, или животное, больное и умирающее животное — без чувств, без желаний, без мысли. Пусто. Через два-три дня, если не достану перцептин, я стану таким. И тогда смерть.
Он резко повернулся к Кузнецову:
— А ты рассказывал, как великолепен перцептиновый отходняк?!
Кузнецов насупился и, с силой сжав кулак так, что побелели костяшки пальцев, процедил сквозь зубы:
— Ублюдок…
— Препарат вызывает один замечательный побочный эффект, — пояснил Романовский, — всплеск полового влечения. На пике своего действия перцептин не вызывает явного скачка либидо, но, когда действие препарата кончается, желание застилает глаза, и не остается ничего, кроме одной жадной, животной страсти… Это настолько нестерпимо, что ты кидаешься на первое попавшееся существо противоположного пола… а иногда и одного… и занимаешься любовью бесконечно, до полного изнеможения и даже боли.
Я вдруг вспомнила безумные глаза Светлова и Вишневского в ту ночь… Да, Романовский прав.
— Иногда отходняк заставал нас в офисе «Атланта», где мы штудировали литературу, завезенную по указанию Лейсмана, и тогда…
— Сергей, замолчи! — возмущенно крикнула Лена, краснея. — Я не потерплю…
— В этом участвовала и одна из секретарш Анкутдинова, и подружка Дементьева, — добавил Романовский. — Они тоже принимали…
— Да заткнись ты, ур-р-род! — рявкнул Кузнецов, хватив рукой по столику. — Лучше расскажи про лабораторию.
— А что лаборатория? — спросил Романовский. — Мы попадем туда…
— …вместе с милицией, — добавила я. — У меня есть в ОБНОНе знакомые, которые совершенно точно не подкуплены Анкутдиновым. Я даже думаю, таких там подавляющее большинство, и, если будут доказательства, мы найдем управу на всех: и Лейсмана, и Новаченко, и на их шефа. Так где эта лаборатория?