Он наклонился над своим мороженым. Поднял на меня свои злые глаза и сказал:
— Я вызываю у вас отвращение? Не так ли?
Я отрицательно покачала головой.
— Вы лжете, — вздохнул он. — Если бы ко мне относились иначе, может быть, я стал бы другим. Но не у каждого хватает сил выступать в цирке. Некоторые обладают чувством собственного достоинства. А чем другим я могу заработать на свой, как вы изволили выразиться, желудок?
Я не могла его понять.
Он поднялся:
— У вас больше нет вопросов ко мне? — и, не дождавшись ответа, вышел.
Я подошла к Соне, тронула ее за руку:
— Надеюсь, я тебя не подвела?
— Нет, — удивилась она, — я сказала, что вы нашли меня и попросили о встрече… Так что не беспокойтесь.
Пока я шла домой, меня не покидало острое чувство беспокойства. День кончался — второй день. До конца фестиваля оставалось только три дня. А мои ниточки еще болтались в воздухе…
Спала я плохо, постоянно вскакивала, мне снились кошмары. В очередной раз проснувшись, я встала и подошла к темному окну. На улице никого не было. Ветер качал деревья, отчего мне стало совсем тревожно. Я поежилась. Если бы не глубокая ночь, подумала я, можно было бы попробовать убежать от этой тревоги на улицу. А сейчас от нее не было спасения.
Я чувствовала себя виноватой. В том, что убили Галину. В том, что не могу найти убийцу. В том, что я подставила Соню. Понятно, что теперь Илюша не спустит с нее глаз.
И все это происходило из-за абсолютно бездарного певца! Или из-за моей бездарности…
Чтобы уйти от этих мыслей, я включила телевизор. Работали только два канала. На одном шла какая-то порнуха, белокурую пышнотелую красотку трахал маленький, отвратительный карлик. Меня разобрал жуткий хохот. Я не могла остановиться. С ужасом я поняла, что вот-вот мой дебильный смех перерастет в истерику. Я схватила пульт и переключила на следующий канал. Там шла музыкальная программа. Я с облегчением вздохнула. Смех прошел. Я была рада даже Меладзе с его «Девушками из высшего общества», лишь бы не думать… Кажется, я успокоилась. В это время на экране собственной персоной возник Елисеев. Видеть его сейчас было выше моих сил. Я выключила телевизор. Стало темно и тихо. Бог мой, кажется, я устала за эти два дня. Как же я устала…
* * *
Проснулась я от того, что надрывается телефон. За окном сияло солнце — в Тарасов вернулась жара. Я посмотрела на часы. Было семь утра. Подняв трубку, я услышала голос Сечника.
— Извините, что разбудил, — сказал он. — Мне надо встретиться с вами.
Так. Он был чем-то недоволен. Может быть, он меня уволит, подумала я с надеждой.