Вокруг папы толпились его друзья-партнеры. Из сегодняшних я помнила в лицо многих, а по именам-фамилиям — троих: дядю Мику дядю Рашида и Диму Баранова. Первый из троицы был великим режиссером, второй — не менее великим сердечных дел мастером, а третий лепил популярные байопики для исторической серии «ЖЗЛ». Дима был старше меня всего лет на пять, зато толще — раза в три. И он, кстати, единственный из папиной компании относился к моему бизнесу с должным пиететом. Гурманство в его жизни было, я подозреваю, на третьем месте, после истории и карт.
— Яна, дитя мое, и вы, господин Кунце! — торжественно произнес мой предок, едва я представила его Максу, а Макса — папе. Этот высокопарный тон больше подходил к вечернему костюму с бабочкой, чем к папиным гавайке, шортам и шлепанцам. — Я душевно рад, что вы удостоили посещения сию скромную обитель… — Тут он не выдержал тона и захохотал. — Мика, обитель чего у нас здесь?
— Азарта… — немедленно отозвался кинорежиссер.
— Порока… — плотоядно подхватил исторический писатель.
— Азарта и порока, — подытожил папа. — Вместо того, чтобы созидательно трудиться, мы балуемся картишками, сутками не вылезая наружу. Все, кроме одного! — мой родитель повернулся к врачу. — Кроме, конечно, Рашида Харисовича: он у нас при исполнении, он товарищу Гиппократу подписку давал. У Рашида, правда, сегодня непруха — только-только он вернулся со второго вызова и сразу подцепил на мизере двух тузов…
Сердечный мастер выглядел виноватым и усталым одновременно. По-моему, два вызова подряд беспокоили его больше пары внезапных тузов. Дядя Рашид нервно почесывался, перетаптывался с ноги на ногу, поглядывал на часы. Однако возражать папе не решался. Ефима Григорьевича Штейна вообще очень трудно переспорить.
— Сутками не вылезаете? — удивилась я. — Пап, ты гонишь. Ну ладно, ты пенсионер. А как же ваш фильм, дядя Мика, «Александр Невский-2»? Я видела в новостях, что уже съемки начались.
— Пока не начались, — огорченно развел руками режиссер. — Фальстарт, Яночка. Понимаешь, на Чудское озеро не завезли еще…
Откуда-то со стороны чулана раздались сначала грохот, потом топот, и в гостиную влетел почти голый незнакомый мужчина — в одних синих трусах и белой марлевой повязке. Трусы на нем были в том месте, где им и положено быть, а марля обхватывала голову на манер рыцарского подшлемника. По всей комнате тотчас же распространился густой запах отработанного этилового топлива.
— О-о-о-о! — страдальчески проныл мужчина, окинул нас мутным взором, булькнул горлом и выбежал сквозь входную дверь.