— И вы полагаете, что в один прекрасный момент Вероника Дюкина потеряла терпение и не смогла перенести очередное унижение?
— Возможно, — кокетливо пожала она плечами, — таким, как Альберт Степанович, командовать, конечно, было нельзя, но хитростью от него, думаю, многого можно было добиться.
— Вам виднее, — съехидничала я.
— Я говорю гипотетически, — резким тоном произнесла Зарубина, — с Альбертом Степановичем меня связывали исключительно деловые отношения. Да он вообще, как мне кажется, не был бабником. Умеренный и уравновешенный мужчина. Я уж Веронике говорила, что это, наверное, во всем его флегматичный темперамент виноват. Все-то он улыбается и шутит. Да только улыбка у него какая-то ленивая получалась. Он ведь и сотрудников увольнял именно с такой вот улыбочкой. Не нервничал, стекол не бил, в подчиненных предметами не кидался… — с шутливым жеманством дополнила она.
— Если я вас правильно поняла, любовницы у него не было?
— Думаю, что адюльтер — не его конек. Хотя кто его знает, — сощурила она свои зеленые глаза.
— Значит, если допустить, что госпожа Дюкина… — я дипломатично замялась, — …ну, вы понимаете меня… В таком случае причиной инцидента не могла стать ревность?
— Если принять во внимание, что Альберт Степанович не изменял ей, то нет. Я склонна думать, что он не изменял. Но кто поручится за это? Мужчина в расцвете лет, с приятной внешностью, положением, хорошими манерами… И потом, он в последнее время был особенно равнодушен к Веронике! Мне бы ее терпение! — насмешливо воскликнула она.
— Вы считаете Дюкину способной на убийство? — холодно посмотрела я ей в глаза.
— Вероника тиха и послушна, если можно так выразиться, — усмехнулась Зарубина, — но вы ведь сами знаете, в тихом омуте…
Она стрельнула в меня глазками, словно я была мужчиной, а она тщилась меня соблазнить.
— То есть при иных обстоятельствах, — долбила я в одну точку, — вы допускаете с ее стороны возможность…
— Не знаю, — бесцеремонно перебила меня Зарубина, — иногда ведь равнодушие хуже измены.
— А если учесть, что равнодушие подразумевает измену… — победоносно улыбнулась я.
— Бог его знает, — неожиданно добродушно сказала Зарубина, — Альберт Степанович был непростым человеком. Что на самом деле творилось у них в семье, кто может знать это? Почему бы вам не поговорить напрямую с Вероникой?
— Я уже беседовала с ней. И думаю, мне еще не раз придется обратиться к ней за разъяснениями. Просто она сейчас не в самом лучшем состоянии.
— Поня-ятно, — задумчиво протянула Ольга, вдруг отрешенно уставившись в пол.