— Драки будут?
Константин их видел, должен прикинуть возможности, а мне необходимо знать общий показатель буйства — приватная беседа не терпит посторонних помех, меры надо заранее принять, чтобы дело прошло без сбоев.
— Какие драки? Бойцов там — ни одного, все как на подбор — толстосалые. Девки, правда, хороши, да ты сама видела, — все наподобие этой. Нажрутся, накурятся обязательно и устроят общий бордель с переменой мест. Для того и собрались.
Костя лизнул спиртное из бокала, причмокнул с видом знатока. Стал изливать душу.
— Компашка собралась уже. Все более-менее, некоторые даже здороваются, проходя мимо. Подъезжают последние — трое, с бабами. Хозяин, молокосос, вышел их встретить, вниз спустился. И вот один из этих, рыхлый, как манная каша, щеки обвисшие, встал лицом ко мне, покачался с носков на пятки, пальчиком с перстнем мне в нос ткнул и осведомляется, тварь потная, голосом «голубого»: «Маэстро, а этот кто?»
Тань, лет восемнадцать псу, не больше! Мне люди, покруче его папы, пальцем в нос тыкать опасаются! Дерьмо с цепочкой! А хозяин любезно его так под ручку берет и на ухо сообщает: мол, это подарок нам от маман, охрана наша, восприми его как экзотику.
«О!» — квакнул. А сам на меня, как на манекен пялится. У меня уже зубы сами скрипеть начали. Ну, думаю, еще немного, и я покажу тебе такое «О!»!
Тут достает он вот эту пачку, сует мне в карман и указывает, подлый: ты, мол, нам не мешай, а, говорит, знай свое место! Хорошо, у меня руки в карманах были!
Костя излил душу и возлил в себя джин, пригасил им свой душевный трепет. Охолонул.
— Знаешь, Тань, попозже, когда у них полный угомон создастся, я этого рыхлого найду и опущу мордой в какой-нибудь салат. Так, для отвода души. Давай еще по капельке.
— Давай, Константин, мне сейчас вдохновение нужно будет.
— А мне — терпение. До утра дотянуть. Слава Богу, проспавшись, собираются уходить в сауну всей толпой — опохмеляться. Баньку, слышал, сняли уже. Спорили — девок этих взять или сменить на свежих. Приказывали было и мне с ними ехать. Отказался, конечно. Уже сытый.
— Костенька! — начала я, когда мы опустошили бокалы. — Оставь этого хамовитого в покое. Прости его, хорошо? Нет у него ума. Деньги есть, а ума нет. Призри его ущербность несчастную. Жизнь — штука разворотливая, и денег он может лишиться по разным причинам, он может вновь их найти, а ума не будет у него ни с деньгами, ни без них.
Костя пошел гулять по кухонному залу, благо территория размять ноги позволяет. А мне пора в седло. Как говорится, «кони сытые бьют копытами».