Раздевшись до плавок, он уселся на меня верхом и наклонился так низко, что я почувствовала на щеке его участившееся дыхание. Неожиданно он с такой силой сжал мои ребра, что, продлись эти «нежные объятия» на мгновение дольше, они бы треснули. Я охнула от неожиданности и сморщилась от боли, но прозвучала команда: «Терпи!» — и мне пришлось подчиниться. Тем более что на протесты он времени мне не выделил — коротко и резко надавил на грудь, припечатав к полу. Получилось нечто среднее между приемом непрямого массажа сердца и имитацией удара в грудину.
После третьего повторения этих манипуляций я все же не удержалась от протестующего возгласа, но получилось нечто нечленораздельное, потому что в этот момент он то же самое, правда, в более мягкой форме, уже проделывал с моим животом.
— Мясо будем месить, как тесто! — сообщил он, принимаясь за то, что я всегда считала мышцами.
— Измени ради меня людоедские правила! — морщась от боли, усиливающейся от его все более беспощадных движений, взмолилась я. — Не то ты действительно превратишь меня в мясо.
Но он молчал и лишь временами приостанавливался, чтобы вытереть выступивший на лбу пот. Я еще раз попыталась его разжалобить:
— Ко-остик, отпусти душу на покаяние!
— Душой я займусь позже, — пообещал он, — а теперь надо вернуть мясо в состояние мышц.
Но самое страшное наступило, когда он занялся связками и суставами. Теперь его действия напоминали болевые приемы из восточных единоборств, выполняемые в щадящей, но растянутой по времени манере. От выкриков и стонов я удержаться уже никак не могла, уговоры его не слушала и во время короткой передышки на ироничное: «Что подумают соседи?», уткнувшись носом в ковер, ответила:
— То самое! Будь уверен, мы перебудили полдома.
— Ты перебудила, моя дорогая, — уточнил он с усталым смешком.
— При твоем содействии! — парировала я и вновь задохнулась от очередной серии мучительных ощущений.
Любезные мои однополчанки, приходилось ли вам терпеть на своих непременно обнаженных спинах восьмидесятикилограммового, жесткого, как кусок железнодорожного рельса, мужика, отрабатывающего на вас приемы, не имеющие отношения к сексу? Если нет, то уверяю вас, что впечатления, полученные вами от жизни, не отличаются полнотой.
Хорошо еще, что это был завершающий этап его инквизиторского комплекса.
— Как самочувствие? — посмеиваясь, спросил Костя, наконец-то осторожно переворачивая меня на спину.
— Чувствую себя, как коврик, на котором кувыркался взбесившийся хатха-йог, — еле ворочая языком, ответила я.
Тело ныло, стонало, гудело и просило пощады каждым своим сантиметром, но от прежней окостенелости и расслабленности не осталось и следа.