— С-с-смот-т-три-ка, е-е-еще шев-е-е-елит-т-тся. — Потом, спустя мгновение, тот же голос произнес: — П-п-прощай, чуж-ж-ж-жак.
Собрав все силы, Ив прошептал:
— Барон…
Тот же голос удивленно пробормотал:
— Бо-о-о-оже, он-н-н еще гов-в-ворит, а отец И-и-иеремия о-о-обещал, что не п-п-п-протянет и ми-и-и-нуты.
— Барон… Мы еще встретимся, — тихо сказал Ив, вложив в эти слова последние силы.
Его угасающее сознание уловило раскатистый смех, потом прежний голос пробормотал:
— Прико-о-о-ончить е-е-его.
Ив почувствовал страшную боль в груди, там, где было сердце, потом взорвался болью череп, живот, пах — и наконец все закончилась. Остался только мучительный жар, который становился все сильнее и сильнее. А потом его унесла черная мгла.
Барон смотрел на полыхающий дом, заслонясь рукой в перчатке от обжигающего жара. В пяти шагах от него, в грязной луже, выла нагая и избитая Сутрея. Когда жар от горящего дома стал слишком силен, а бароновы молодцы, насытившись, оставили ее, она приподнялась и, опираясь на дрожащие руки, поползла к дому. Но когда ее волосы стали потрескивать от огня, она не выдержала, рухнула на землю и дико завыла. От этого воя кровь стыла в жилах. Барон достал лучевик, шагнул вперед и, приложив дуло к затылку девушки, нажал на спуск. Сутрея захлебнулась криком и затихла. Барон обернулся и, кивнув Остану, который с каким-то первобытным ужасом смотрел на него, небрежно усмехнулся и произнес:
— Вот и все, хозяин Остан, можешь считать, что его поле теперь твое. — Он подошел к Остану вплотную и, приблизившись к самому его лицу, добавил: — И всегда помни о том, что происходит с теми, кто попытался перейти мне дорогу.
Ив с трудом разлепил обгорелые веки и повел глазами по сторонам. Если бы то, что осталось от его губ, могло пошевелиться, наверное, он попытался бы улыбнуться. Тот ли это был свет или нет — только Ив здесь уже был, и не раз. Он лежал на прохладной, идеально ровной поверхности, а воздух вокруг был наполнен золотистой дымкой. Боль, заполнявшая, казалось, каждую клеточку его изуродованного тела, как будто утихла, сделалась как бы неощутимой, лишь слабо напоминая о себе. Ив, опираясь на руки, со стоном приподнялся.
— Ну, наконец-то…
Ив дернул головой в ту сторону, откуда раздался голос, и заскрипел зубами. Боль, почти неощутимая, пока он не двигался, при малейшем движении обжигала пламенем.
— Ладно, лежи, я пододвинусь.
Перед Ивом возникла худая, жилистая фигура мужчины с иконописным лицом и такими знакомыми ехидными глазами. Мужчина, сидевший в удобном, старомодного вида кресле, окинул его критическим взглядом и поморщился: