— Привет! — Максаков пожал про тянутую Дятловым руку и опустился на свободный стул. — Какими судьбами?
— Рейдуем по наркоте и оружию. А ты откуда взялся?
— Свои точки приехал отмазывать, — не отрываясь от бумаг, высказался мальчишка. — Обычные районные мульки.
— Не суди обо всех по себе, щенуля. — Максаков даже не посмотрел на него. — Я сегодня ответственный от руководства РУВД, Гарик.
Дятлов кивнул, жестом остановив вскинувшегося на «щенулю» коллегу.
— Не обижайся, Мишаня. Он молодой еще.
— На дураков не обижаются, Гарик. Нашли что-нибудь?
— Только начали.
— Чего нас не предупредили? А, извини, забыл: «точки», «отмазки», «мульки». Мы же — район. И что? Есть утвержденная и согласованная адресная программа? Или постановление на обыск?
Улыбка сползла с лица Дятлова. Глаза недобро сузились.
— Ты чего заводишься, Миша? Может, и правда черных опекаешь?
— А я, Гарик, — интернационалист и против дискриминации по национальному признаку. Просто как-то странно рейдуете. Сбытчики все смылись, скупщики тоже. Ты не хуже меня знаешь, где они тусуются. Продуктами на Новый год запасаетесь?
Дятлов собрался что-то ответить, но не успел.
— Игорь, взгляни — не наркота? — Подошедший рослый боец протянул ему полиэтиленовый пакетик с зеленой массой.
У Максакова засосало в животе. Он больно хрустнул пальцами, зажмурил и снова открыл глаза. На запястье протянутой руки улыбающийся череп спускался на парашюте.
— Не, это приправы какие-то. — Дятлов вернул пакетик.
Максаков достал сигарету и жестом попросил огня.
— Как сегодня жратва в «Ганне»? — небрежно спросил он.
— Ништяк, — собровец щелкнул «зиппо», — только порции маловаты.
Максаков прикурил и придержал его за рукав.
— Разменяй восемьсот баксов, — доверительно попросил он, — а то у меня одной бумажкой.
Боец дернул руку к карману, затем, поняв издевку, поднял голову и посмотрел прямо на Максакова. Глаза у него были карие, жесткие и слегка насмешливые.
— Откуда у меня такие бабки? — растянул он в улыбке прорезь маски.
— А вот этот рисуночек, — Максаков взял его за запястье, — говорит, что есть.
— А что, кто-то на что-то пожаловался? — Голос по-прежнему был спокоен, но послышалась и еле уловимая нотка тревоги.
— Нет, что ты. — Максаков отпустил его руку и откинулся на стуле. Перед глазами мелькнул упрямый таджик. — Ни в коей мере.
— Ну и хорошо. — Собровец помедлил несколько секунд, снова улыбнулся и, развернувшись, пошел прочь. Стук его ботинок гулко отражался от свода здания.
— Береги себя, командир!
— Не беспокойся!
Они хорошо поняли друг друга.
Максаков встал, отпихнул ногой стул. Внутри было мерзостно. Сердце билось, грозя порвать кожу груди.