Тем не менее успех в постройке даже такого захудалого убежища придал ему бодрости и подогрел неколебимое желание выжить. И теперь это желание выжить, покорить остров и овладеть его ограниченными ресурсами представлялось ему гораздо более важным, чем стремление выбраться.
Мейтланд прислушался к дождю, бьющему по оцинкованному железу, и ему вспомнился дом, который его родители снимали в Камарге, на юге Франции, в последнее лето их супружества. Обычный для дельты Роны проливной дождь обрушился тогда на крышу гаража под окнами спальни, где маленький Роберт счастливо провел большую часть каникул. И то, что, когда он в первый раз повез Элен Ферфакс на юг Франции, они поехали прямо в Ла-Гранд-Мотт — футуристический курортный комплекс на побережье в нескольких милях от Камарга, — не было случайным совпадением. Элен тихо ненавидела тамошнюю жесткую, невыразительную архитектуру с ее стилизованными бетонными поверхностями, и ее раздражал веселый юмор Мейтланда. Тогда он очень пожалел, что рядом нет Кэтрин — ей бы понравились и отели, и жилые домазиккураты, и обширные пустые места для парковки, оставленные проектировщиками задолго до того, как появится первый турист со своей машиной, — словно город заранее сдался на милость победителю. Сквозь открытый дверной проем Мейтланд разглядывал лужи на заросшем травой фундаменте, в который провалился первый этаж. Когда-то здесь была маленькая типография, и у его ног валялось несколько медных пластинок-клише. Мейтланд поднял одну из них и посмотрел на размытые силуэты мужчины в темном костюме и белокурой женщины. Слушая шум дождя, он размышлял о разводе своих родителей. Словно это негативное, в перевернутых тонах, изображение неизвестных мужчины и женщины воспроизвело все неопределенности того периода, когда ему было восемь лет.
Через час дождь прошел, и Мейтланд выбрался из своего убежища. Крепко держась за костыль, он снова поковылял к южному откосу. Лихорадка все усиливалась, и он бездумно смотрел на пустынное полотно дороги.
Когда он добрался до откоса и посмотрел на белый бетонный бок, на котором оставил свое послание, оказалось, что все буквы стерлись.
На лицо Мейтланду упали последние капли дождя. Он смотрел на остатки своего послания, нацарапанного на мокром бетоне. Буквы превратились в черные пятна, горелую резину смыло на землю.
Стараясь сосредоточиться, Мейтланд обследовал землю в поисках горелых трубок, которыми он писал. Неужели кто-то стер буквы? Неуверенный в себе и своей способности рассуждать здраво, Мейтланд стоял, опершись на железный костыль. Грудь и легкие разрывались от лихорадки. До него вдруг дошло, что дугообразные размывы на бетоне в точности напоминают следы от дворников на ветровом стекле. Он диким взглядом обвел остров и откосы дорог. Может, он все еще сидит в машине? Может, весь остров — это всего лишь расширение «ягуара» в его больном сознании, а откосы — искаженные бредом ветровое стекло и окна? Наверное, он просто лежит, навалившись на руль расшибленной грудью, а дворники заело, и они болтаются туда-сюда, выписывая на запотевших стеклах какие-то бессвязные послания…