Сквозь скопление белых облаков на востоке от острова пробилось солнце, и его лучи осветили откос, как софиты — декорации на сцене. По прилегающей дороге, натужно воя, тащился грузовик; над балюстрадой виднелся верх прямоугольного мебельного фургона. Мейтланд отвернулся. Ему вдруг не стало никакого дела ни до своего послания, ни до стершихся букв, и он двинулся напролом через высокую траву, собирая отрепьями брюк и смокинга влагу с мокрых от дождя стеблей. Остров и бетонные автострады мерцали под ослепительно ярким солнцем, наполняя пространство частыми вибрациями, которые неприятно резонировали в искалеченном теле Мейтланда. Трава у его бедер и икр вспыхивала электрическим светом, а мокрые стебли липли к коже, словно не желая его отпускать. Мейтланд перекинул больную ногу через разбитую кирпичную кладку. Так или иначе он должен взбодриться, пока у него есть силы двигаться дальше.
Возвращаться к «ягуару» смысла нет, сказал он себе.
Трава вокруг него всколыхнулась на легком ветру, словно выражая свое согласие.
— Сначала обследовать остров, а потом выпить вина.
Трава возбужденно зашелестела, расступаясь перед ним круговыми волнами и заманивая в свой спиральный лабиринт.
Словно зачарованный, Мейтланд пошел плутать по этим кругам, читая в их узорах утешительный зов необозримого зеленого существа, жаждущего защитить и направить его. Спиральные завитки кружились в воспаленном воздухе — явный признак эпилепсии. Его собственный рассудок… лихорадка, возможно, повреждение коры головного мозга…
— Найти приставную лестницу…
Трава хлестала по ногам, словно злясь на Мейтланда за то, что он по-прежнему хочет вырваться из ее зеленых объятий. Рассмеявшись над травой, он ободряюще похлопал по стеблям свободной рукой и заковылял дальше, поглаживая льнущие к талии шуршащие травинки.
Ведомый травой, Мейтланд взобрался на крышу заброшенного бомбоубежища. Там он решил отдохнуть и получше рассмотреть остров. Сравнивая его с системой автострад, Мейтланд понял, что пустырь гораздо старше, чем прилегающая территория, словно этот треугольный клочок земли выжил, благодаря своей исключительной хитрости и упорству, и долго еще будет жить, незаметный и неведомый, после того, как автострады обратятся в прах.
История отдельных участков острова началась задолго до Второй мировой войны. Самой древней была его восточная оконечность, та, что под виадуком, — с церковным кладбищем и фундаментами эдвардианских одноквартирных домов. Под ржавыми обломками автомобилей все еще угадывались контуры улочек и переулков.