…Я вел тебя в чудесное место, где пригорок над тихой рекой порос молодыми деревьями, и виднеется спокойное недвижимое озеро, спящее в лесной своей колыбели. И там мы сидели, обнявшись, глядя на бескрайние просторы, где властвует тишина, особая тишина шелеста ветвей и птичьих голосов. И мы говорили об этом. А еще мы говорили о том, что было и что должно быть… Лес принял нас в свои объятья, словно ждал давно, когда же мы придем — именно сюда. На мягких своих травах он постелил нам ложе. А ты была — как солнечный свет. Господь щедро одарил тебя красотой, но дал тебе и другое, что выше самой изысканной прелести и самого утонченного изящества. Очарование… В сердце лесном я губами раскрыл твои губы. В комнате с зелеными шторами я в холод белых простынь клал твое полупрозрачное, словно пронизанное лучами света, тело. Над берегом моря, на высоком утесе руки твои ложились мне на плечи. Я помню — ты кричала от счастья, и в волосах твоих запутался мой обезумевший взгляд… Как же так вышло, что мне больше не нужно это? И почему лишь об этом я каждый день вспоминаю? За что такое мучение, за что?! Больно как, нехорошо как, у-у…
— "Лагерь", я "Смета"! Олег, что ты сказал, я не понял! — раздался в наушниках голос Вдовина.
— Проверка связи, — с трудом выдавил Олег и попытался разжать пальцы, судорожно сдавившие тангенту. Клавиша передачи оказалась утоплена в гнездо до упора, намертво. Олег стукнул тангентой о броню. Клавиша встала на место. Как же я его услышал, подумал Олег, если клавиша была нажата? Видимо, когда Вдовин меня позвал, я сжимал кулак так сильно, что в тангенте отошел контакт… Ну и ну! Олег с уважением посмотрел на свою руку. Лень снимать перчатку, а то бы проверил, как там кулак — побелел, али нет? Положено ведь ему побелеть. Мама родная, все прямо как в книгах про любовь. Ой-ой-ой. Так и свихнуться недолго.
— Понял, проверка связи! — продекламировал Вдовин. — Я вас слышу хорошо, отлично, за-ме-ча-тель-но! Как вы меня слышите, я "Смета"!
— Прелестно, — ответил Олег. Со Вдовиным, вычислителем и радистом начальника штаба дивизиона, они вели постоянную игру в эфире, передавая безумные радиограммы и выдумывая разухабистые позывные — в рамках выдвинутой Олегом концепции, что служить надо весело, с шуточками и прибауточками, а не то заест тоска.
— Семьдесят три, Саня, отбой, я "Лагерь".
— Семьдесят три, отбой, "Смета" — да, — четко ответил Вдовин и исчез. Волна наползала на волну: слышно было, как он вызывает "Берег" и согласовывает группы цифр. Затем в эфир вышел капитан Мужецкий, шумный и болтливый, потребовал к себе кого-то на расправу и между делом поддел "Смету" — "Света, Света, я Вася!". Вдруг совсем далеко, на грани слышимости, возник и забубнил невнятно "Парад" — первый пушечный дивизион. Потом наступила короткая тишина, и в ней раздался голос командира второго дивизиона: