Я молча пошел на них.
Не возвращаться же в канаву — Сиротин обозлится, начнет пакостить. И я уже настроился на дембель через неделю. Значит, теперь надо уволиться через три дня, или напрасно меня зовут сержантом самоходной артиллерии большой мощности.
— Ну что, салаги, мать вашу, по ошибке произведенные в черпаки… — процедил я. — Вы привели в негодность любимый штаб Заслуженного Деда Советской Армии Геннадия Семеновича Шнейдера. Надеюсь, вам очень стыдно. Теперь внимание. Меня попросили заставить вас работать. Но я терпеть не могу кого-то заставлять. Я просто буду работать с вами. Если у вас есть совесть, тогда мы трое бстро уйдем на дембель. А если нет совести… Если вы сами не хотите на дембель, и мне помешаете уйти… Уверяю, я вас пальцем не трону.
Они глядели на меня во все глаза. Кто знает, что они слышали обо мне раньше. Им точно было известно одно: я водил знаменитый неуправляемый третий дивизион ББМ. И сам я неуправляемый. И Минотавр опасался ставить меня старшиной: кому нужен старшина, которого люди — любят? Уважать должны, бояться могут, а любить незачем. Случайно брошенная Минотавром фраза: "А вдруг он их завтра выведет на демонстрацию протеста под какими-нибудь дурацкими и нецензурными лозунгами?!" облетела всю бригаду.
Два белых человека видели перед собой недосягаемый образец: вроде тоже сержант, а попробуй так себя поставь в ББМ.
Возможно, они даже сообразили, что в случае неповиновения я их действительно не трону.
— Если вы не в курсе, меня зовут Олег.
— И меня — Олег, — сказал большой.
— И меня, — сказал маленький.
— Ну, тогда вам вообще деваться некуда. Будете пахать, как миленькие. Из солидарности. Теперь рассказывайте и показывайте.
Пульверизатор не качал. Не создавал давления. С этим можно было разобраться потом. Куда больше меня волновали расходные материалы. Тут-то и началось.
Им выдали достаточно красно-коричневой половой краски. Некоторое количество серо-стальной краски. Чуть побольше белой. И всё. Я оглядел батарею банок, выстроившуюся вдоль стены туалета, и невольно почесал в затылке.
Винни-Пух, мой любимый герой, сказал бы: "У меня в парке есть канава, и я чувствую, как она меня зовет".
Прежде, чем в штабе взорвалось несколько бочек побелки, пол тут был коричневый с довольно высоким "сапожком", двери кабинетов серые. Потолок, естественно, белый. Но стены-то зеленые!
— А Сиротин что-то сказал про цвет стен?
— Не-а. Красьте, сказал, чем есть.
— Шнейдер!!! — рявкнул я.
Олеги инстинктивно съежились. Шнейдер их пугал. Вероятно, их сбивала с толку его манера ходить головой вперед и при этом страшно топать. А Генка еще отъелся на втором году службы. И понимай, как знаешь: несется на тебя здоровый рыжий еврей, черт его разберет, что у него на уме. Вдруг он у себя на коммутаторе не чай пьет.