— Наши-то не знают. Можешь нарисовать именно черный квадрат.
— К счастью, мы не красим сортир. Ген, у тебя есть пластырь? Не хочу бежать за ним в казарму.
— А что такое?
— А вот что.
— Ой, ёлки-палки…
***
Известь разъедала руки. Мы столкнулись с этим в первые же сутки. Сначала было терпимо, потом начала слезать кожа на пальцах.
Стало неудобно работать. Я взял пластырь и заклеил изувеченные кончики пальцев себе и Олегам. Сразу вспомнилось Мулино — там в штабе у меня зимой шла кровь из-под ногтей, когда я печатал. Только пластырем и спасался.
— Представляешь, как бы я сейчас выглядел, если бы ты надел ту лопату мне на физиономию? — спросил я Маленького. — И как бы выглядел ты, хе-хе…
— Извини, я же не нарочно, — в который раз сказал он.
— Забудь.
— Дальше-то что? — спросил Большой. — Нам еще с этой дрянью возиться и возиться. А как мы потом кистями будем работать, если пальцы совсем облезут? Нам же кистями подводить "сапожок" и батареи красить.
Дело было где-то на середине коридора.
— А дальше очень просто, — сказал я. — Очень просто… М-да. Идите со мной. Мало ли, как оно выйдет. А вы уже достаточно злые, чтобы кому-нибудь свернуть челюсть.
И мы отправились в казарму.
— Это правда, что ты никого не бил? — вдруг спросил Большой по дороге.
— Конечно. Тут все битые, до них кулаком не достучишься. С ними говорить надо, тогда будет результат… О, вспомнил! Однажды я ударил Никонова. Но он долго меня доводил. И я его… Даже не стукнул — пихнул.
— И?..
— Он упал с таким грохотом, что из канцелярии выскочил капитан Масякин. И давай орать: ага, сержант, дедовщину разводишь, трое суток ареста! Обрадовался. Тут Ник отдышался немного и прямо лежа на полу как начнет ржать… Я говорю: товарищ капитан, имейте совесть, мы же с Ником из одного призыва, вместе дерьма наелись полной ложкой, какая между нами дедовщина?.. Масякин подумал-подумал, и говорит: ну тогда просто неуставные отношения!.. Я Ника поднять хочу, а тот на четвереньках от меня отползает, не переставая хохотать. Масякин плюнул и ушел. А Ник, болтун, всем рассказал, как было весело. И кто хорошо меня знал, тот тоже посмеялся, а кто плохо знал, тот призадумался, стоит ли меня злить…
Мы вошли в казарму и зашагали к каптерке третьего дивизиона.
Дверь была, естественно, заперта. Я пнул ее сапогом и рявкнул:
— Сова, открывай! Медведь пришел!
Щелкнул замок, показалось заспанное лицо каптерщика Мулдашева, только-только назначенного на эту уважаемую материально ответственную должность.
Я отодвинул Мулдашева вместе с дверью, и мы с Олегами вошли в комнату-пенал, забранную по стенам высоченными шкафами.