— Кушать очень хочется, — сказал капитан Дима Пикулин.
Косяк принес из кабины пассатижи. Первую жестянку я вскрыл не очень чисто, но сама технология была признана эффективной. Дальше пошло лучше. Потом Косяк отнял у меня инструмент и показал класс. Офицеры достали ложки.
— А чай? — спросил через некоторое время капитан Дима Пикулин, сыто отдуваясь.
— А чай ты уже пил, — отрезал Афанасьев.
— Разве это чай…
— Мы не можем в чужом парке кипятить воду на паяльной лампе. Тут все с ума сойдут. Мы и так… Молодые люди! Вы хорошо себя вели?
— Очень хорошо, — заверил я.
Косяк кивнул.
Мы были рады перемене темы. Нам не хотелось кипятить на паяльной лампе воду, пахнущую дизельным топливом. Дело не в том, что она могла загореться, глупости, мы бы и чистую солярку вскипятили — из хулиганских побуждений и спортивного интереса. Нет, просто мы догадывались, что скажет Афанасьев, хлебнув чайку из красивой новенькой канистры.
Хватит с нас пока консервного ножа. Учения еще не начались толком. Впереди масса возможностей подставиться, вляпаться, нарваться, пролететь, набедокурить, прощелкать хлебалом, выпендриться не по делу — и так далее.
— Косяк, заводи! — скомандовал Афанасьев.
Косяк завел, и мы поехали.
***
Вокруг полигона, куда мы летом ездили стрелять, рос странный сосновый лес. В глубине его, где была настоящая чаща, плотно строились привычные русскому глазу корабельные стволы с зелеными венчиками на самом верху. Но подлесок, если можно его так назвать, мог тянуться на сотни метров и состоял из полевых сосен. И перелески тоже были из полевых сосен. Дома я такого не видел. В том районе Тверской области, где я жил каждое лето с самого рождения, ничего подобного не росло. Там скорее была редкостью полевая сосна.
На полигоне Черниговской учебки лес оказался до того "правильный", что едва слезы не потекли. Сердце сжалось от ностальгии. Я словно вернулся домой. Да, этот сосняк был сильно прорежен автомобильными колеями и какими-то траншеями, но по сути он не отличался от соснового бора на моей "малой родине".
Машина, поблуждав среди деревьев, наконец остановилась. Афанасьев сказал выходить, я выпрыгнул из кунга и окончательно сомлел от счастья.
Мы были одни. Да, кое-где за деревьями угадывались зеленые коробки таких же кунгов, в отдалении я заметил песчаный бруствер и торчащую из-за него крышу палатки, но главное, мы не стояли ни с кем борт в борт. У нас была своя территория. Сухая хвоя под ногами, сосны вокруг. Лучше не бывает.
— Сетей никто не раскатывает, — как бы невзначай буркнул Косяк, озираясь.