– Завтра те и другие будут.
– Завтра? – Кузьма, закусив губу, попытался разогнуться.
– А тебя здорово, друг, скрутило. Чирьи?
Кузьма недобрым взглядом уставился на Кольку:
– Я говорю, почему завтра, а не сегодня?
Колька деланно усмехнулся, но марку выдержал:
– Чудак человек. Сено-то огородить надо? И потомсмотри, как парит. Умные люди говорят, к дождю.
– Так, – сказал Кузьма. – Дождичка ждете? А на Шопотках навоз разводить будем? Ну вот что, передан Никите: ежели он завтра – слышишь? – ежели он завтра утром ке пригонит грабли, я из него душу вытряхну. Так и скажи.
– Скажу. – Колька, еще не веря своим ушам, пролепетал: – Так мне, значит, на сто восемьдесят?
– А чего тебе здесь делать? Нам грабли нужны!
Через минуту Колька уже сидел на коне. К нему снова вернулась прежняя уверенность. Глядя сверху на согнувшегося Кузьму, он спросил тоном начальника:
– Сводка готова?
– Какая сводка, завтра бригадир приедет.
Колька нахмурил брови:
– Не одобряю. Нынче насчет дисциплинки, знаешь?
Кузьма поморщился:
– Езжай. Да лучше рекой – мы рекой ехали.
– Нет, ты серьезно? – Колька даже привстал от удивления. – А что? Это подходяще.
Уже спускаясь к Черемшанке, он оглянулся, крикнул:
– Володька, там бабы по тебе убиваются. Говорят, заели комары бедного. Что сказывать? – Колька громко рассмеялся и въехал в кусты.
– Паскудный растет парнишка, – сказал Кузьма.
В другой бы раз эти слова несказанно обрадовали Володьку, но сейчас он не придал им никакого значения.
Страшное подозрение закралось ему в душу. Как же так?
Он работал, работал, как проклятый работал, а на поверку выходит все по-старому. И там, на Грибове, попрежнему думают, что он, Володька, дурака валяет. А что?
Докажи, что ты не верблюд. и почему Кузьме было не сказать Кольке: так и так, мол, Владимир выручает. А то как воды в рот набрал. Нет, это неспроста. Ты ишачь, а трудодни дяде. Ловко придумано. Многовато заработаешь, Кузьма Васильевич. Нет, поищи другого. Мы тоже не лаптем щи хлебаем.
И остаток дня Володька работал спустя рукава. Стали лошади – пусть стоят. Захотелось выкупаться – пошел выкупался.
Пуха с явным неудовольствием посматривала на него.
"Ох, Володька, – казалось, говорил ее взгляд, – смотри, Кузьма узнает…"
– Да пошла ты к дьяволу! – взрывался Володька. – Шкуреха продажная! Прикормили кашей.
Вечером он пришел к избе угрюмый, подавленный, избегая встречаться глазами с Кузьмой.
– Что невесел? – спросил Кузьма.
– Голова болит.
– Плохо дело, не хватало еще, чтобы ты раскис. Пей чай да ложись может, за ночь и отлежишься.
Нет, за ночь Володька не отлежался. Утром вышел из избы сгорбившись, болезненно морщась от яркого света и шумно дыша – что-что, а разыгрывать сироту Володька умел как следует.