Два этих слова обрушили фасад хладнокровия и уверенности, который Уинтроп тщательно оберегал. Сон, страшный кошмар, становился явью.
Через всю комнату он бросился туда, где расположился непрошеный гость. Ухватившись за лацканы его пальто, он с рычанием поставил его на ноги. Сердце бешено колотилось, кровь кипела, их лица почти соприкасались, но его посетитель оставался невозмутим. Когда-то Уинтроп считал это бесстрашием и уважал, Но теперь презирал. Ему хотелось месить кулаками это лицо, чтобы в нем не осталось ничего живого.
– Какого черта тебе нужно в моем доме?
Уверенно улыбаясь, Уильям Дэниелс зашевелился, пытаясь освободиться от его рук.
– Полегче, паренек. Так-то ты обходишься со старым другом?
– Ты никогда не был моим другом.
Кем всегда оказывался представший перед ним ублюдок, так это счастливчиком. Ему повезло и на сей раз: Уинтроп сохранил остатки самоконтроля и не прибил его.
Худое стариковское лицо не сохранило былого шарма.
– Отпусти меня, мой мальчик. У меня к тебе предложение.
Удивляясь себе, Уинтроп послушался. Отпустив лацканы, он уронил ирландца назад в кресло. Можно было бы убить мерзавца, если бы такая мысль пришла ему в голову.
– У тебя есть пять минут, чтобы объясниться, а потом я тебя выкину.
С какой стати он дает этому выродку возможность говорить? Разве на собственном горьком опыте он не убедился, что Уильяму Дэниелсу доверять нельзя? И чем дольше ирландец будет оставаться здесь, тем дороже это обойдется.
Дэниелс наблюдал за ним с веселым интересом. Он привел в порядок одежду, нимало не обеспокоенный яростью Уинтропа.
Этот сукин сын всегда был готов к любым неожиданностям. Подумать только, когда-то Уинтроп смотрел на него снизу вверх, почитая больше, чем собственного отца. Конечно, это было подготовлено заранее. Дэниелс абсолютно точно знал, что нужно сказать или сделать, чтобы Уинтроп стал добровольно помогать ему в преступных делах.
А когда у Дэниелса не было ответа на вопросы Уинтропа, он обманывал, не прибегая, правда, к откровенной лжи. Дэниелс был большим мастером приукрашивать действительность в соответствии со своими желаниями.
– Ты не собираешься предложить мне выпить? – спросил ирландец небрежно, тоном ласковым и масленым, какой была помада на его седых волосах.
Скрестив руки на груди, чтобы унять дрожь, Уинтроп прислонился к массивному столу.
– Ты не останешься здесь так долго. – Старик осклабился.
– Мальчик мой, ты лучше всех знаешь, как быстро я могу оприходовать виски.