Хмельницкий смертельно побледнел.
Многогрешный вскочил с табуретки, но, сообразив, что гетману прислан от султана смертный приговор, застыл на месте, как поражённый громом.
Тем временем Азем-ага медленно приблизился к столу и, не торопясь, торжественно поставил на него свою страшную ношу. Позади выстроились молчаливые, суровые янычары.
Юрась впился взглядом в шнурок.
Это был конец. Конец всему — надеждам, тревогам, жизни. Он прекрасно знал, что человек, получавший от султана такой подарок, жил не дольше, чем нужно для того, чтобы умереть. И ценил его султан невысоко — прислал свой жуткий подарок не на серебряном, а на деревянном блюде…
— Нет! Нет! — Гетман закрылся руками, словно защищаясь от удара. — Не может этого быть! Это фатальная ошибка! Не мог султан отдать такой приказ!
— Султаны никогда не ошибаются! — ледяным голосом произнёс Азем-ага. — Извини меня, гетман Ихмельниски, но приказ султана должен выполняться без промедления… Ты сам или тебе помочь?
— Не-е-е… — исступлённо закричал Юрась. — Не хочу-у-у!
Азем-ага подал едва заметный знак рукой. Из-за его спины вышли три янычара. Один схватил Юрия Хмельницкого за руки — заломил их назад. Двое мгновенно накинули на шею шнурок, потянули изо всех сил.
Юрась захрипел, заметался в петле, все ещё стараясь вырваться, но сразу же поник, упал.
Так никто и не понял — от удавки он умер или от страха.
Когда с гетманом было покончено, Азем-ага глянул на Многогрешного, который стоял ни жив ни мёртв.
— Ты поможешь нам, Свирид-ага! Вынесешь труп. — И он повернулся к янычарам, стоявшим позади. — Давайте мешок!
Те быстро развернули большой куль и опустили в него тело гетмана вниз головой. Потом крепко завязали.
— Бери, Свирид! — приказал Азем-ага. — Послужи своему гетману в последний раз!
У Многогрешного от испуга отнялся язык, а ноги будто приросли к полу.
— Ты что — оглох? — толкнул его в спину янычар.
Ему помогли взвалить мешок на плечи, затем вывели из дома. Впереди шёл Азем-ага, позади — янычары.
Многогрешный еле плёлся. От ужасной ноши, давившей на плечи, у него кружилась голова. Ему казалось, что он делает последние шаги по земле.
На улице повернули направо, к Турецкому мосту.
Стояла тёмная, облачная ночь. Город словно вымер — ни прохожих, ни огонька, ни собачьего лая. Только тяжёлое сопение Многогрешного нарушало могильную тишину.
На мосту Азем-ага остановился.
— Сюда!
Кто-то подтолкнул Многогрешного к каменным перилам. Он споткнулся — и мешок свалился к ногам Азем-аги.
— Тише ты, шайтаново отродье! — выругался тот. — Бросайте!
Янычары вскинули мешок на широкие перила и столкнули его в глубокий каньон, прорытый бурными водами Смотрича. Спустя некоторое время оттуда донёсся едва слышимый всплеск. Многогрешный перекрестился.