Ромодановский молча кивнул головой, а Самойлович, нахмурив седоватые брови, кинул строго:
— Говори же!
— Визирь хотел написать письмо, но передумал. Хитрый. Побоялся доверить свои мысли бумаге. Потому решил все передать устно… И это спасло меня от смерти… Визирь сказал: «Передай Ромодану-паше, что его сын в моих руках. Ты видел его и можешь подтвердить это боярину, чтобы он поверил мне… Князь Андрей ещё молодой человек и хочет жить. Ромодан-паша имеет возможность спасти сына, если любит его… Но для этого он должен сдать Чигирин!.. Я не требую, чтобы Ромодан-паша и гетман сдавались мне с войском. Знаю, что на такое они никогда не пойдут. Это была бы чересчур высокая плата за головы даже трех сыновей!.. Но Чигирин, в котором уже нечего защищать, они могут сдать без ущерба для себя. А мне нужно взять хотя бы руины города, ибо я не хочу разделить участь Ибрагима-паши!..» Так сказал визирь Мустафа.
Арсен замолк. Ромодановский с усилием поднял голову.
— Что ещё сказал визирь? Все говори!
— Он сказал: «Если я завтра к полудню не вступлю в Чигирин, то прикажу с головы живого князя Андрея содрать кожу, набить соломой и отвезти старому Ромодану-паше в подарок!..» Прости, боярин, я повторяю слова проклятого басурманина.
Ромодановский стиснул руками виски, застонал.
— Боже, за что посылаешь мне такое испытание!..
Самойлович обнял его за плечи, посадил на кровать. Поднёс кружку вина.
— Григорий Григорьевич, дорогой, успокойся! Все будет хорошо! Ты только вдумайся в слова визиря… Ведь в них признание того, что турки потеряли веру в победу. Кара-Мустафа отступил бы и сегодня, но боится гнева султана. Ему нужно хотя бы на один день вступить в Чигирин… Ну так пусть берет его!
Заметив напряжение и недоумение на лице Звенигоры, гетман махнул ему рукой, чтоб вышел, а потом, закрыв за казаком тяжёлый полог, продолжил свою мысль:
— Чигирин дотла разрушен. С каждым днём его все трудней и трудней оборонять…
— Однако турки не могут его взять! — возразил князь. — Сегодняшний штурм закончился, как и все предыдущие, отступлением… К тому же разрушен только город, а крепость почти не повреждена! В ней много пушек, пороха, припасов…
— Однако ж, боярин, вспомни и о сыне… У меня самого сердце кровью обливается при одной только мысли, что Чигирин надо сдать. Но что поделаешь?.. Чигирин — не Украина и не Москва! Мы взорвём крепость, подожжём город — и пусть тогда Кара-Мустафа въезжает на белом коне на Чигиринскую Каменную гору! Не велика для него будет честь!
— А что скажет царь? — воскликнул боярин.
Видно было, что в душе он был согласен с доводами гетмана о том, что вступление турок в Чигирин никак не означало бы покорения им Украины, а тем более России. Но он боялся, что эта сдача, которая спасла бы жизнь князя Андрея, будет расценена и на Украине и в России как поражение войска русского и украинского.