Наконец приходит время прощаться, тайком, за углом, подальше от света уличного фонаря, и прощание возбуждает еще больше, пока до тебя вдруг не доходит, что эти прятки – не детская игра, но очень даже взрослая, настолько взрослая, что имеет свое название: прелюбодеяние. Но ты отгоняешь эти мысли, договариваешься о скорой встрече, прекрасно понимая, чем она завершится, что пугающе эротично да и просто пугающе. И какое облегчение испытываешь ты, оставшись одна, чтобы насладиться пережитым, обдумать прошедшее, заглянуть чуть вперед. Но вот ты поднимаешься по лестнице, открываешь знакомую дверь и входишь в свой дом, который перестал быть светлым и уютным, но стал мрачным и недоброжелательным, потому что ты изменила его навсегда. И пути назад нет. Этот светло-серый ковер, эти картины, эти цветы, это зеркало, которое ты выбирала с мужем… все теперь бессмысленно. Ты поднимаешься на второй этаж, зная все это, и однако ты что-то напеваешь себе под нос, потому что счастлива. Это безумие, но оно неизбежно, как чихание после того, как перец попадает в ноздри. Твой счастливый дом. И ты только что подложила под него бомбу.
Глава 4
ПАДДИНГТОНСКАЯ ОБНАЖЕНКА
Заниматься сексом с двумя мужчинами по отдельности – опасное дело. Если ты в постели с обоими и они это знают, тогда тебе наверняка простят ошибку в имени. Но если ты спишь с ними по очереди и в разных местах, берегись. Помимо вероятности того, что на пике страсти ты прошепчешь не то имя, в результате чего увидишь изумленные глаза и услышишь в ответ: «Я не Джордж», – один из них рано или поздно заметит, что сердце твое в другом месте. Есть и третья опасность: ты можешь сойти с ума от ужаса, поступая так с человеком, который полностью тебе доверяет. Такого я не пожелаю никому, а вот сама отказаться от этого не могла.
Где-то в глубине души, конечно, пламенел маленький огонек негодования: слишком уж легко доставалось все моему любовнику, тогда как я отрабатывала по полной программе. Каждый день я смотрела Френсису в глаза, за исключением тех, когда он уезжал, но и в эти дни он звонил, так что мне приходилось придумывать убедительную ложь, объясняющую мое отсутствие дома. Моя вновь обретенная тетушка Лайза оказалась просто сокровищем. Я списывала на нее не только коктейли, но и чай во второй половине дня, и ленч, и бутылку шампанского из нашего погреба (Френсис увидел, как я кладу ее в автомобиль), и имбирные пряники в виде мужчины с торчащим членом, которые он унюхал, когда я их пекла, но, к счастью, не увидел… И он принимал мои слова за чистую монету. В первые, очень сумбурные дни моего романа я использовала тетушку на всю катушку. Но даже для самого доверчивого мужчины наступает момент, когда ему начинает казаться странным стремление жены столь часто бывать в компании престарелой родственницы. Этого момента я боялась больше всего. Момента, когда придется искать новые предлоги, все глубже утопая в трясине лжи.