Щедрые чаевые заставили её улыбнуться.
— А что ваше название означает? — спросил я у неё, надеясь чуть развеять похоронное настроение, сложившееся к концу нашего разговора.
— Цомпантли? Сейчас у хозяина спрошу. Рубен Ашотович!
Усатый толстяк за дальним столиком встрепенулся и сонно посмотрел на неё.
— Вот тут спрашивают — что «Цомпантли» означает? Это ведь по-вашему что-то, да? Или по-грузински?
— Ничего не означает, — растягивая гласные в характерном выговоре, флегматично отозвался тот. — Слово красивое…
Домой я возвращался в глубокой задумчивости. Мне начинало казаться, что по случайности я очутился в эпицентре урагана: неведомые и неизмеримые силы крушат всё по сторонам, вырывают с корнями вековые деревья, уносят в никуда людей, — но в самой середине этого буйства стоит мертвенная тишина. Хоть, возможно, именно я, сам того не понимая, и вызвал этот вихрь, меня он не затронул. Пока…
Наиболее вероятным мне представлялось то, что, со свойственной мне везучестью, я угодил в самое пекло разворачивающейся детективной истории, все действующие лица которой гоняются за неким бесценным книжным антиквариатом. Маньяки-букинисты, наёмники, работающие на крупные аукционные дома, уголовный розыск, оказавшиеся не вовремя и в ненужном месте филологи-испанисты и сотрудники переводческих фирм… Вышла бы чудесная детская приключенческая книга, а ещё лучше — комикс. Я попробовал подтянуть уголки губ к ушам, говоря себе, что ситуация складывается презабавная. Ничего не получалось. Мне было действительно не по себе.
Судьба ограждает меня от искушения, подумалось мне вдруг. Будь у меня хотя бы малейшая возможность добраться до продолжения дневника конкистадора, я без секундных колебаний снова взялся бы за его перевод. Кто знает, какая участь ожидала бы меня в этом случае, но вряд ли я стал бы размышлять о ней, не узнав и не перепечатав по-русски, что произошло с отрядом конкистадоров в Capitulo V. Однако незримая рука остановила меня за шаг до пропасти, в которую я слепо шёл, развернула и отправила в противоположном направлении — к нормальной, обычной жизни. Спокойной, обыденной, серой, давно набившей мне оскомину, пустой, никчемной жизни. К жизни. Должен ли я быть ей за это признателен?
Так или иначе, выбора мне не оставили. Как заведённый, я продолжал вышагивать в ту сторону, куда меня запустили. Повернуть самостоятельно я никуда не мог; в таком положении остаётся только выискивать его преимущества.
Однако успокоиться и забыть о моей экспедиции в леса Юкатана мне удалось далеко не сразу. Придя домой, я первым делом уселся за книгу Э. Ягониэля, сдабривая изучение быта индейцев народности майя вишнёвым вареньем.