Надеюсь, демон не спрятал «вдову», пока я спал. А впрочем, даже если спрятал, спущусь вниз и пошарю в дядиных закромах: там много чего острого найдется.
Сажусь. Смотрю на правую руку, опирающуюся о кроватную раму. Алые разводы узора по-прежнему покрывают ладонь, но больше не кажутся похожими на кровь. Наверное, вечер внушал мне мрачные мысли, а наступившее утро…
— Ощущения вернулись?
А? О чем это он спрашивает? Какие еще ощущения? Или…
Ладонь лежит на покрывале. А покрывало мятое, с выбившимися из ткани взъерошенными нитяными волокнами, не слишком мягкое, но такое уютное…
Нет.
Это невозможно.
Так не бывает!
Сплетаю пальцы в замок, наслаждаясь болью от впившихся в кожу узелков.
Я чувствую!
Пламени больше нет. Пусть его никогда уже и не будет, но…
За такой подарок не жаль и целой жизни.
Теперь я смогу умереть достойно и быстро.
Хотя…
Перевожу взгляд на демона, зеленые глаза которого сонно, но довольно щурятся.
— Что-то изменилось, не так ли?
И многое. Мне больше нет нужды умирать. Вернее, умирать здесь и сейчас. Ведь если меня избавили от одной беды, и вторая вполне может оказаться… Поправимой? Но просить не буду. Язык не поворачивается. Хотя этот лукавый парень, несмотря на все вчерашние заверения, умеет гораздо больше, чем разрушать.
— Ты — волшебник?
Он весело поправляет:
— Демон. Мы же договорились?
— И что ты со мной сделал, демон?
— Ничего особенного. Помог рекам вернуться в границы берегов, и только. Остальное ты сделал и дальше будешь продолжать делать сам.
— Продолжать?
— Если пожелаешь.
Стойте! Он… перешел на «ты»? Резко и неожиданно, а значит, на то была причина. Какая?
— Вчера ты называл меня…
— Повелителем. Я помню.
— И говорил «вы».
— Да, говорил.
— И еще несколько минут назад… А потом вдруг сказал «ты».
Улыбается:
— Хочешь спросить, почему?
— Хочу!
— Так спрашивай, а не шурши по задворкам! При известном напряжении сил я могу угадывать твои намерения, но право, предпочитаю беречь себя для более приятных и полезных занятий.
Можно обидеться, но не хочется. Потому что я тоже бережлив до собственных сил. Даже еще хуже: безнадежно скуп. Всегда таким был или сегодня открыл глаза другим человеком? Не знаю. Но, будь я проклят, мне нравится! И пустоты больше нет. А когда исчезает пустота? Только когда заполняется. Чем-то. Осязаемым или бесплотным? Пока не понимаю. Чувствую, что оно не теплое и не пушистое, а больше похоже на нити заклинаний: острое, гибкое, настойчивое.
— И почему ты поменял обращение?
— Потому что сначала вас было много. Ты, твои страхи, сомнения и заблуждения. Целая толпа, в которой толком не просматривался сам хозяин… Первыми ушли сомнения, как и положено. Они всегда уходят на перекрестке, ставшем тупиком. Потом заторопились отправиться восвояси страхи. Сон был их последним, прощальным напоминанием о себе. Тебе ведь уже не было страшно? Или было?