Страшно то, что это желание близости с ним, оказывается, все еще живо и, как примерный раб, просто дремало в ожидании своего властелина.
Неужели она действительно настолько слабовольна, что по первому его зову идет у него на поводу? Что это – животный инстинкт? Похоть? Да, так оно и есть. А иначе чем можно объяснить происходящее с ней? Ведь Мартин Спенсер умер для нее еще год назад. Стыдно, боже, как стыдно!
– Я не трусиха!
– Еще какая, радость моя, трусиха из трусих. – Николь совсем стало не по себе от его язвительного тона. – Ты бежишь в страхе, удираешь от того, что произошло, боясь признаться, как это было… – Она попыталась вырываться. Его голос зазвучал громче и жестче, а золотистые глаза вонзились в нее, парализовав. – Ну вот, так-то лучше…
И это неминуемо случится вновь. Казалось, недосказанное повисло в воздухе.
– Николь…
Мартин снова заключил ее в свои объятия.
– Нет! – Она рванулась что было сил, понимая, что еще мгновение, и ей уже не устоять, вывернулась и побежала.
Пять-десять минут она неслась почти вслепую, не чувствуя под собой ног и не разбирая дороги, но Мдина – местечко очень маленькое, здесь, как в лабиринте, все узкие улочки сходятся в центре, на площади перед собором. Запыхавшись от бега, Николь остановилась, с трудом переводя дыхание, в панике не зная, что делать. Немного отдышавшись, она заметила высокую фигуру с вьющимися волосами в тени боковой улицы и узнала в ней Мартина. Значит, он все время был где-то рядом и следил за каждым ее движением. Сначала у нее возникло жгучее желание подойти к нему и выплеснуть весь ушат своего негодования, но она передумала.
Пусть тащится, если ему так нравится, решила она. Лучший способ показать свое безразличие – не замечать его. В конце концов, она приехала сюда знакомиться с достопримечательностями и красотами Мдины, так зачем же забивать себе голову ненужным хламом? С чувством преисполненного долга Николь демонстративно повернулась спиной к наблюдающей за ней фигуре в дальнем конце площади и решительно направилась к массивным деревянным дверям собора.
Осмотрев собор, она пошла прогуляться по маленьким магазинчикам с необычайно узкими дверьми и окнами – полюбоваться искусной работой мальтийских кружевниц. В одном из них к ней сзади неслышно подкрался Мартин.
– Скоро все закроется для сиесты. Как насчет того, чтобы поесть где-нибудь, пока не поздно? – негромко, с прежней галантностью, поразившей ее до глубины души, спросил он. Ничто в его голосе не говорило о недавнем инциденте, словно сначала его ласки, а потом обвинения в трусости существовали только в ее воображении.