Стоящая в спальне деревянная статуэтка, вырезанная сантейро Мигелем, другом Дамиана, мало похожа на Розу. Она изображена голой, у нее высокая грудь и округлые бедра. Самому Лидио, единственному, кто видел ее без одежды, не удалось запечатлеть на холсте великолепие ее тела, этого чуда из чудес, а уж попытка воплотить в дереве красоту, постигнутую лишь воображением, была со стороны ваятеля святых слишком большой дерзостью. Куда девались ее алчущие поцелуя губы? Где сладострастный огонь ее тела? В бессонные ночи дерево оживает, и Роза танцует в лунном свете.
В «Лавке чудес» и на улице, в веселых домах и меблированных комнатах кумовья смеялись и пели в кругу молодых женщин на танцевальных вечерах и пасторилах, на праздниках и пирушках; с ними по-прежнему были гитара и флейта, Розы – не было. Как бы ни ублажали Лидио, тоска его не исчезала: кто обладал Розой, никогда не сможет ее забыть, заменить другой. А для Педро Аршанжо любовная тоска началась много раньше. «Не знаешь ты, милый мой кум Лидио, чем я заплатил за то, чтобы сохранить твою дружбу».
В «Лавке чудес» многое изменилось. Типография разрослась, захватила большой зал и старую пристройку. Работы прибавилось настолько, что теперь у местре Лидио не хватает времени даже рисовать чудеса. Если он получает заказ, выполнять его приходится по воскресеньям, неделя вся уходит на типографские дела.
Но как бы там ни было, «Лавка чудес» оставалась центром народной жизни, где на шумных собраниях люди делились мыслями, заботами, свершениями. Здесь скрывались от преследования «отцы и матери святого», здесь хранились ценности, спасенные от налетов полиции на террейро, здесь жрец Прокопио залечивал спину, исполосованную в полиции ударами хлыста. На дверях «Лавки чудес» теперь уже не висит афиша, возвещающая о вечерах декламации и танца, самбы и матчиша. Манэ Лима и Толстая Фернанда блистают на других площадках. И театр теней уже много лет не существует. В последний раз Толстячок и Лысый обменивались оплеухами из-за Лили Соски, когда Забела пожелала посмотреть «назидательное ауто о мнимой дружбе».
– Quelle horreur![97] Это же свинство, вы просто les sales cochons! [98] – восклицала старуха, до колик насмеявшись бесстыдству балаганного представления.
– Мы долгое время только на этих куклах, на их бесстыдстве и держались, – пояснил Аршанжо. – Они нас кормили.
– Все же сказывается, что вы из самых низов, – заметила графиня.
– А в верхах разве не то же самое? Или там в таких делах чистота да благородство?
Забела пожала плечами: он прав, грязь – везде грязь, дружба продается за медный грош.