Дорогой богов (Балязин) - страница 3

…Втянув голову в плечи, стыдясь самого себя и невыразимо страдая — не столько от боли, сколько от унижения, которое он только что испытал, — Луцкий влез в возок, сунул руки в рукава зипунчика, надвинул на самый нос треух и словно окаменел, снова и снова вспоминая все то, что совсем недавно произошло с ним во дворе тюрьмы.

Он ехал в каком-то полусне, иногда прислушиваясь к неутихавшей в спине боли, а чаще погружаясь не то в дрему, не то в полуобморок.

Плавно катился возок по заснеженной Заморской дороге, направляясь в Новозерентуйский рудник — один из отдаленных медвежьих углов каторжного Нерчинского завода, который справедливо почитали «чем-то вроде последнего круга в аду, обителью нечеловеческих страданий, унижения и скорби».

Луцкому мерещилось разное: то выплывало из глубины сознания чье-то давно забытое лицо, и ему вдруг казалось, что он снова в корпусе, на нем новенький, с иголочки, мундир офицера, а давно забытый человек — он сам, молодой, счастливый, легкий. То вдруг наплывало страшное: серый невский лед, черные полыньи, побитые ядрами. Он бежит по этому льду к Васильевскому острову, а полыней все больше и больше, и каждая — как пустая глазница в черепе. А сзади бухают пушки, и бежать уже некуда, а он все равно бежит и бежит, прыгая через черные ямы, опустив глаза, и уже у самого берега вдруг видит перед собою высокого человека, завернувшегося в длинный плащ. Человек в упор смотрит на него холодными фарфоровыми глазами, и Луцкий вдруг узнает в нем царя. Николай Павлович молча вскидывает вверх левую руку, и Луцкий, повернув па мановению голову, видит тяжелые серые камни Петропавловки и черный проем ее распахнутых настежь ворот…

Так видит он попеременно то мать свою и маленьких своих братишек, то обхватившего шею коня смертельно бледного генерала Милорадовича, убитого прямо на площади на глазах у всех Петром Каховским, то свой сибирский этап, Агафона, конвойных, колодников…

И когда по вечерам жандарм брал его за плечо и молча кивал головой: приехали, мол, вылезать пора, Луцкий, очнувшись, не всегда отделял явь от сна и, направляясь к какому-нибудь постоялому двору, не понимал, кажется ему все это или же происходит на самом деле…

Луцкого привезли в Новый Зерентуй в начале апреля 1830 года. Жандармы передали его местному горнозаводскому начальству, с Луцкого сняли кандалы и разрешили найти угол, где он мог бы поселиться у какого-нибудь местного жителя.

Денег у Луцкого не было. Никакого полезного рукоделия он не знал, был к тому же худ, оборван и грязен чрезвычайно, и в поселке не оказалось никого, кто захотел бы пустить его к себе в избу.