– Это вообще-то длинная история.
Отец открыл дверь и жестом пригласил их следовать за собой.
– Пойдемте! У меня впереди много времени, чтобы все это выслушать.
Они с Грэмом направились к выходу, держась рядом, плечом к плечу, однако уже у двери Кирсти пропустила брата вперед, а сама остановилась в проходе.
Девочка вскинула голову, пытаясь что-то разглядеть в лице отца. Кирсти и сама толком не знала, что она ищет, но это было что-то очень важное для нее.
Ничего не случилось; тогда, очень медленно, девочка протянула руку к отцу. Сердце ее билось отчаянно, как клювики птичек весной, упорно долбящих стволы деревьев; внезапно ей захотелось отдернуть руку. Что, если он не возьмет ее?
Отец смотрел на ее руку. Смотрел как будто испуганно, хотя думать так было, разумеется, глупо. Ее отец ничего не боялся. Ни огромных коней. Ни грома. Ни ливня. Он не боялся ни смерти, ни одиночества. Его, конечно же, не мучили ночные кошмары, и он не просыпался от собственного крика. Кирсти на что угодно могла бы поспорить, что он не испугался бы даже тех рыцарей-полузлодеев.
Казалось, она ждала вечность; лишь тиканье старых часов раздавалось в холле, и рука ее все больше и больше немела, пока она стояла вот так.
Отец наконец наклонился и взял ее руку в свою – твердую, мозолистую. Кирсти с облегчением вздохнула; она и не заметила, что перестала дышать. На душе у нее стало так радостно, будто бы она только что вволю наелась всяких вкусностей.
Рука его, сжимавшая ее руку, была теплой; это было необычное ощущение – чувствовать его руку, почти столь же прекрасное, как если бы он и в самом деле сделал вдруг что-то невероятное, к примеру, подхватил бы ее на руки и обнял.
Они вместе вышли из комнаты и прошли по широкому коридору, где по стенам тянулись ряды портретов с кислыми, унылыми лицами – все лучшие ученики Харрингтона со дня его основания.
Кирсти остановилась у самого отвратительного.
– Знаешь, кто это?
– Кто?
– Губернатор Фарради. У него такой вид, будто он уксусу наглотался.
Отец посмотрел на портрет.
– У них у всех такой вид, словно они уксусу наглотались, – добавила Кирсти.
Отец взглянул на ряд портретов, уходящих в глубь коридора, и расхохотался.
Это было лучшее, что она когда-либо слышала. Кирсти протащила отца за собой несколько шагов, потом он слегка обогнал ее, и Кирсти приходилось бежать вприпрыжку, чтобы поспеть за его размашистым шагом.
Но это ничего. Она только сжала его руку чуть крепче, вспоминая, как он смеялся.
К тому времени как они поравнялись с Грэмом, настроение у Кирсти заметно улучшилось. И впервые за целую вечность она не ощущала того беспокойства и страха, которые, как ей казалось, вечно крались за ней по пятам, словно призрачное чудовище, что вот-вот ее схватит, и она закричит и заплачет.