— Что ж, тогда я рад, что дал тебе что-то, что ты запомнишь.
— Сомневаюсь, что смогу забыть это, — сказала она с такой страстью, что он засмеялся. — Что здесь смешного? — Она приподнялась и посмотрела ему прямо в глаза. Ее неумолимая честность требовала прямого ответа.
— Здесь нет ничего смешного, — сказал он, коснувшись пальцем кончика ее носа. — Просто это ты.
На ее губах появилась лукавая улыбка. Она еще ближе приникла к нему, ее голые ноги прижались к его коленям, руки обвили его торс.
— Я рада, что в доме нет слуг, хотя странно, что ты всех отпустил. Все выглядит так, словно ты заранее спланировал этот вечер. — Она взглянула на него блестящими глазами. — Я помню, ты сказал, что пришел на бал не затем, чтобы найти женщину. Но боюсь, что нашли тебя.
— Ну, это не совсем так, — сумел выговорить он, неожиданно осознав, что за последний час ни разу не вспомнил об отвергнувшей его невесте. Не было даже мимолетного сожаления по поводу этой утраты.
И когда он попытался вызвать в воображении черты лица Дианы и представить ее хрупкую фигурку в своих объятиях, вообразить, как она прижимается к нему, у него ничего не получилось. Колин не мог представить, чтобы она так безоглядно кричала, обретя освобождение.
Нет, она легла бы в его постель только из чувства долга… Эта мысль показалась ему отвратительной.
Он никогда не сможет взять в постель другую женщину, если только она не будет…
Колин покачал головой, не желая закончить свою мысль.
Если только она не будет такой, как его своенравная Киприда.
Она не поморщилась при виде его мозолистых рук. Она благоговейно коснулась их, точно так же, как и его видавшего виды матросского сундука.
Ничто из сокровищ в доме не произвело на нее впечатления, не пленило ее, даже предложенные им деньги, которые лежали на полу, словно крошки для птиц в Гайд-парке.
Нет, она находила радость в тех чертах его натуру которые свет не понимал или к которым относился пренебрежительно и высокомерно.
Итак, кем была эта девушка, которая любила море? Которая грезила о морских картинах, до сих пор бросавших его в дрожь даже сейчас, после стольких лет плавания?
Джорджи обнаружила и поняла суть другого Колина которую не замечал никто другой. И он сомневался, что кто-то еще будет способен на это.
Взглянув на свой готовый к плаванию рундук, он вдруг почувствовал сожаление. Ему не хотелось уезжать. Впервые в жизни он не хотел уходить в море.
И в этот момент он по-настоящему понял, воспеванию чего посвящают свою жизнь поэты и трубадуры и что они пытаются объяснить. Он понял то, что не поддается объяснению.