Лежа в его объятиях, она продолжала болтать о происшедшем с открытостью, перед которой невозможно было устоять.
— … я боялась, что умру от смущения, если бы кто-то пришел зажечь камин или услышал меня и пришел узнать, в чем дело. — Она взглянула на него. — Я выражала свои чувства слишком громко? Думаю, что да.
— Нет, ты делала все правильно. Она с облегчением вздохнула:
— Хорошо. Это было потрясающе, и я хотела, чтобы ты это знал. Я не понимала, как звучал мой голос, пока не произнесла твое имя. — Она наконец смолкла и перевела дыхание. — Было бы ужасно, если бы я разбудила соседей, особенно мирового судью.
Колин снова рассмеялся.
— Полагаю, соседи стары и плохо слышат, так что можешь шуметь, сколько захочешь. Но даже если мы вдруг разбудим судью, я с удовольствием уплачу штраф.
— А мы разбудим, милорд? — Она поиграла бровями — ее собственная новая попытка пофлиртовать с ним. — Я была бы счастлива, если бы заставила тебя кричать ночью. Боюсь, что штраф будет немалым — ее рука скользнула по его груди, ниже пояса, к тверди, которая еще бушевала от неудовлетворенности.
Ее пальцы ласкали и дразнили его смелыми и уверенными прикосновениями.
— Я… я… — начал он, но его голос замер, когда она отыскала пуговицы на его бриджах и начала одну за другой расстегивать их.
Он попытался протестовать, но она закрыла ему рот своими губами. Ее откровенный язык заставил Колина не отставать от нее. Когда их губы ласкали друг друга, ее пальцы быстро двигались, стремясь освободить его от застежек, которые держали его словно в тюрьме.
Когда последняя пуговица оказалась расстегнутой, она пробормотала, не отводя губ от его рта:
— Ну, милорд, теперь посмотрим, кто разбудит бедного окружного судью.
Она взяла в руку его мужскую гордость, высвобождая ее из бриджей и приветствуя почтительным поглаживанием пальцев.
— Ты шаловливая девчонка, — простонал он.
— О да, я собираюсь быть ужасно озорной, — сказала она. — Если ты этого пожелаешь.
Она совсем обезоружила его, освобождая бешеную страсть от хрупкой сдержанности, которую он надеялся сохранить.
Колин хотел ее больше, чем когда-либо другую женщину.
Она воспламеняла его чувства, лишала воздуха. И вдруг этого стало недостаточно — он захотел видеть ее в своей постели, почувствовать под своим телом. И чтобы она снова была нетерпеливой, разрываемой страстью, зовущей и молящей забыться вместе с ней.
Из его груди вырвалось рычание.
— Пойдем со мной.
Его слова едва ли означали просьбу. Прежде чем она смогла ответить (или, зная Джорджи, — возразить), он взял ее на руки и вынес из кабинета.