Мэри помедлила.
– Мы разговаривали до вашего приезда, с тех пор – нет. Сейчас она изо всех сил держится, чтобы не потерпеть крах, и ни с кем не станет делиться своими страхами. Она мысленно изолировала себя, и меня это пугает.
Роберт смотрел прямо перед собой и ничего не видел. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоить ярость, внезапно вспыхнувшую в груди. Такой ярости у него никогда не было; он не мог ее объяснить. Более того, он не мог позволить ярости править поступками. Он должен быть спокоен, чтобы выработать стратегию, чтобы сокрушить человека, внезапно ставшего врагом. Роберт попытался вспомнить о нем все, что можно; несмотря на злость, он понимал, что это жизненно важно – знать своего врага.
Его знания были более чем скудными.
При дворе Роджер был одним из своры, окружавшей короля. Свора была отвратительная, жадная до всех пороков, которые можно купить за деньги, но об особой извращенности Роджера можно было только догадываться.
Роберт прищурился. Немного, но достаточно, чтобы питать этим его ярость. Роджер Коулбрук. Человек, который посмел использовать Роберта в своей личной войне, вызывал у него ненависть. Роберт ни на миг не усомнился, что это именно война, хотя Имоджин называет ее игрой. Роберт считал войной то, что приводит к жертвам.
Он свирепо улыбнулся, подумав о первой ошибке Роджера. Любимец короля жестоко ошибается, если надеется использовать Роберта для сокрушения Имоджин. Роберт не такой человек, которым может пользоваться всякий придворный негодяй, и он не выступит против своих.
Вот она, та истина, что просияла даже сквозь дурман ярости: Имоджин – его, душой и телом.
– Вы дали мне много пищи для размышлений, – медленно сказал Роберт. – Спасибо за доверие. Я его не обману.
Мэри с облегчением вздохнула:
– Я рада, что вы не приняли это за дерзость. Я так боялась. Но вы должны были узнать, понять хоть немногое из того, что видит леди Имоджин.
Роберт стиснул руки.
– О, я пока не многое вижу, но намерен увидеть больше. Причем очень скоро.
Роберт без труда взвалил на свои плечи новую ответственность и вдохновил всех на новые высоты.
К вечеру слуги отскребли до блеска главный зал, набрали и разбросали по полу тростник, и его свежий запах перебил сырость в доме. Для гостей поставили столы, на каждом красовалась ветка падуба, увитая лентами, что создавало праздничную атмосферу. Над центральным возвышением повесили красный балдахин и поставили два украшенных кресла.
Мужчины из ближайших деревень провели утро на охоте, убили двух кабанов, молодого оленя и более мелкую дичь, отнесли все на кухню. Деревенские женщины разделали дичь и передали кухарке. Кухарка плаксиво жаловалась, что от нее ждут чуда, но сумела со своими обычными помощницами приготовить блюда, от которых слюнки текли.