Подняв руки над головой, она стала кружиться. Все быстрее, быстрее; лоскуток, прикрывавший ее чресла, развевался; свет таинственным мерцанием отражался в бусинках из черного янтаря.
Она опустилась на пол, молитвенно воздев руки, склонив голову к ногам; сердце ее бешено колотилось.
– Все, что говорят о тебе, правда, – холодно произнес Миэр. – Ты заслуживаешь то, что получаешь.
Она взглянула на него в тот момент, когда он швырнул на пол несколько банкнот.
– И даже больше. – Его руки были сжаты; казалось, он вот-вот ударит ее, словно и этот танец, и она сама привели его в неистовство.
Он ненавидел ее и в то же время не собирался оставлять в покое.
Она боялась дышать и не могла двинуться с места. Он мог наброситься на нее, и она оказалась бы в его власти.
Они оба это знали, но он не собирался подбирать объедки брата или брать силой женщину, у которой было не меньше тысячи мужчин.
Он резко повернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью и демонстративно заперев ее на ключ.
Тем не менее, на следующее утро, когда состоялись похороны Уильяма на фамильном кладбище, все приличия были соблюдены. Пусть Миэр и запер Франческу в спальне на ночь, оставив наедине с ее стыдом, но он передал через Уоттена, чтобы она была готова к тому моменту, когда зазвонит колокол, особо оговорив, что именно он будет сопровождать ее в церковь и ей ничего не нужно делать – только лишь одеться подобающим образом, не забыть вуаль и не говорить ни слова.
Ей хотелось швыряться вещами, прибить кого-нибудь, но только не Уоттена. Бедняга был просто посредником и разбудил ее неприлично рано, чтобы передать издевательские поручения Миэра.
– Я принес вам завтрак, госпожа Уильям, но вы должны оставаться в постели, когда я войду. Его светлость особо подчеркнул это, кстати, меня сопровождает его камердинер, надеюсь, вы понимаете, что это значит.
Этот человек! Франческу передернуло, когда она села на постели, потуже запахнув халат. Как будто она могла что-то предпринять прежде, чем позавтракает и соберется с мыслями.
Всю ночь она сгорала от стыда из-за того, что натворила. А теперь умирала от голода и, кроме того, не хотела бежать из Миэршема, пока Уильям не будет достойно похоронен.
– Можете войти, – крикнула она, не сдержав раздражения. Ситуация была невыносимая, не говоря уже о том, что все здесь считали ее шлюхой.
Конечно же, Франческа Рэй никогда не оказалась бы в спальне мужчины, почти обнаженная, соблазняя танцем грозного графа.
Уоттен появился в дверях, неся поднос с чайником, тостами, джемом, маслом и булочками.