– Нет, миссис Колдвелл, я сделаю все, что вы скажете. В конце концов, теперь вы здесь хозяйка.
Мюйрин вздохнула.
– Циара, я знаю, что все это вас страшно огорчает. Мне бы тоже было нелегко, если бы дом, который я полюбила за долгие годы жизни в нем, пришел в такой упадок. Но я хочу помочь и только прошу вашего посильного участия в моих стараниях. Я знаю, что молода и неопытна. И то, что я оказалась здесь как наследница разоренного поместья – чистой воды случайность, причуда судьбы. Я не прошу вашей преданности лишь за то, что я ваша госпожа и владелица поместья. Я прошу вашей помощи и рассчитываю на дружбу, потому что нам всем придется одинаково тяжело работать, чтобы вернуть Барнакилле ее былую славу. Я готова работать так же, как любой из вас, нет, даже больше. Но первое, что я должна сделать, – это встретиться с кредиторами. Нет никакого смысла тратить силы на восстановление особняка и поместья, если его все равно придется продать из-за огромных долгов. Наконец Циара неохотно ответила:
– Хорошо, миссис Колдвелл, можете рассчитывать на мою преданность и помощь, ведь вы их заслуживаете.
С этими словами она повернулась и принялась снимать с кровати грязные простыни.
Мюйрин понимала, что навязывать свою дружбу тому, кто совершенно не воспринимает никаких попыток наладить отношения, – дело неблагодарное.
– Спасибо, Циара. Надеюсь, все будет хорошо. И пожалуйста, с этих пор постарайтесь называть меня Мюйрин, – попросила она, выходя из комнаты.
Когда Мюйрин решила все, что касается спальни, мысли ее опять вернулись к кухне. Она наткнулась на Локлейна, который ждал ее внизу у ступенек.
– Идите-ка присядьте в кабинете на минутку, Мюйрин. Вы устали, к тому же, я думаю, нам надо поговорить, – сказал он, взяв ее руку и невольно отметив, что рукава все еще закатаны по локоть. Под пальцами он ощущал мягкую как шелк кожу, чувствовал, как бьется у нее пульс. Это прикосновение и возбуждало, и пугало.
Мюйрин устало прислонилась к нему и прошла с ним по коридору. Оказавшись в кабинете, он закрыл дверь и подождал, пока она усядется, прежде чем тоже присесть.
Они какое-то время сидели, откинувшись на спинки стульев, пока Локлейн не спросил тихим голосом:
– Ну, так что вы скажете о вашем новом доме? Глаза Мюйрин забегали тревожно и растерянно.
– Господи, здесь такой ужас! Как, черт возьми, до этого дошло?
– Я действительно не знаю, Мюйрин. Августин, должно быть, совсем рехнулся, когда вступил в наследство. Мне очень жаль. Я бы ни за что не стал вас уговаривать приехать сюда, если бы вполне представлял, что здесь творится, – оправдывался Локлейн, хотя знал, что слова его звучат не вполне искренне.