— Кинкейд…
Услышав женский низкий, с хрипотцой голос, Кинкейд повернул голову, но никого не увидел. Кругом все затихли. Через мгновение перед ним появилась женщина — этакая штучка в зеленой амазонке. Она была высока — лишь на полголовы ниже его, — стройна. Он сразу оценил изгибы ее тела, несмотря на то, что на ней был не один слой юбок. Непокрытые волосы густого каштанового цвета водопадом струились по плечам. Такую вольность позволяют себе портовые шлюхи или…
— Кинкейд!
Ее огромные глаза были обрамлены густыми и длинными ресницами. Взгляд ее, наверное, с ума сводит мужиков. Соболиные брови дугой, высокий, безукоризненно чистый лоб, аккуратный прямой носик. Рот слишком чувственный, чтобы приписать его хозяйке девическую скромность. Внешность немного вызывающая, но вполне благопристойная, подумал Кинкейд. Однако главное было в ее глазах — хрустально-голубых, сияющих, как воды горного озера, яростных и прекрасных.
— Кинкейд, — повторила она, — Кинкейд, известно ли тебе, кто я?
Ну да, конечно, вдруг понял он. Не удивительно, что эти полные губки так раздразнили его. Он ведь целовал их однажды, он держал в руках это тело той студеной декабрьской ночью… когда разжился кобылкой в белом «чулочке».
— Ты украл мою лошадь, — напомнила женщина.
— Одолжил, — поправил ее Кинкейд, ухмыляясь нахально и вызывающе: какую бы игру ни затевала эта красотка, он вступит в нее.
Розовый румянец вспыхнул на щеках девушки. В голосе уже не слышалось былой уверенности.
— Ты конокрад, пират, насильник и убийца. Ты беглый каторжник, — объявила она.
«Точно!», «Еще бы!», «Повесить его!», — раздались отовсюду крики.
— Два года назад в Вирджинии ты обчистил своего хозяина, — продолжала женщина. — Ты был среди пиратов, взявших на абордаж торговое судно осенью прошлого года. Отвергаешь ли ты это обвинение?
Кинкейд молчал, как молчал в зале суда, когда слушалось его дело. По английским законам против себя показания не дают. Пиратом он, видит Бог, никогда не был. Во всяком случае, кровожадным морским убийцей его никак нельзя назвать. А «торговое судно, взятое на абордаж», было старой посудиной, где удалось разжиться лишь ящиком башмаков да дюжиной оловянных мисок. И за это отправлять человека на виселицу?!
— Признаешь ли ты, что сбежал из тюрьмы в Сент-Мэри? — Лицо женщины раскраснелось. — Что надругался над вдовой Хореи в ноябре прошлого года?
— Нет, — вновь усмехнулся он. — Этого я не могу признать. Женщин я никогда не насиловал. Не было такой необходимости, — почти игриво добавил он.
В негодовании девушка притопнула ножкой, и Кинкейд заметил, что на ней дорогие, сшитые из тонкой испанской кожи ботиночки. Да, эта красоточка, похоже, крепко держит своего благодетеля. И муж он ей или кто, но человек это явно немолодой. Иначе разве осмелилась бы она вот так разглагольствовать перед мужиками. А в руках эта краля вертела кожаную плеть. Ишь какая кровожадная, а прикидывается изысканной дамой. Кинкейду хорошо было известно, что некоторые женщины сильно охочи до крови — не своей, разумеется. И вдруг ему стало досадно, что эта девушка в зеленой амазонке так примитивна.