В дальнем конце долины возвышался невысокий, словно обрубленный, но довольно крутой холм, на вершине которого росли несколько деревьев. Их высокие кроны торчали, как клок волос на абсолютно лысой голове. Это и был Ройсов Бугор. Бросив торопливый взгляд через плечо, Кэтрин пустила коня вскачь по каменистому склону, моля Бога, чтобы жеребец не споткнулся. На ровном грунте она запросто могла обскакать Майкла, ее вороной был резвее, но зато он уступал гнедому в выносливости. Все ближе и ближе у нее за спиной раздавался топот гнедого, слышно было, как каменная осыпь летит у него из-под копыт. Майкл ее нагоняет! Девушка задрожала от азартного возбуждения. «Вперед, Принц! Давай, мальчик мой!» – упрашивала она вороного. Громадный жеребец, словно почувствовав ответственность момента, ответил на призыв, оттолкнувшись в последний раз могучими задними ногами, и одним великолепным прыжком достиг вершины холма. Майкл добрался до цели несколькими секундами позже. Его гнедой негодующе отфыркивался и бил копытом, словно понимая, что задета его гордость.
На миг прелестное девичье личико омрачилось внезапно набежавшим облачком сомнения.
– Ты что, нарочно отстал, Майкл? В поддавки со мной играешь? – спросила она.
– Вот уж нет! Хотя это отличное оправдание: жаль, что я сам до него не додумался, – ответил он, утирая пот с лица большим носовым платком.
– Ха! Я так и знала!
Кэтрин порывисто склонилась к круто выгнутой шее жеребца и обняла ее обеими руками, охваченная восторгом.
– Мой Принц! Мой красавчик! Какой же ты славный малый!
– Эх, если б ты меня любила хоть вполовину так сильно, как это животное, Кэт, – с шутливо-сокрушенным видом вздохнул Майкл.
Кэтрин лукаво улыбнулась и уже готова была ответить, но как раз в эту минуту ее брат на своей кобыле по кличке Растяпа, наделенной удивительным умением оправдывать свое прозвище, с трудом вскарабкались на вершину холма. Оба тяжело дышали, а Рори к тому же был еще и зол как черт.
– Я как раз собирался обогнать вас обоих, а тут паскудная кобыла погналась за этим проклятым кроликом, туды его растуды!
Рори исполнилось тринадцать: он только-только открыл для себя всю прелесть непристойной ругани и всякий раз, когда родителей или учителей не было поблизости, не упускал случая уснастить свою речь, о чем бы она ни шла, таким количеством замысловатой брани, что порой, увлекшись, терял нить разговора. Кэтрин давно уже поняла, что возмущаться бесполезно (это лишь раззадоривало Рори, и он сыпал все новыми и новыми непристойностями), поэтому она просто перестала обращать на него внимание.