Я посмотрела на его жену. Она стояла, сжав негнущиеся колени, и, казалось, вот-вот рухнет замертво. Но Снайдер вроде бы совсем не замечал ее – с таким же успехом это могла быть вешалка.
Он продолжал, словно подстегиваемый вопросами, которые задавали ему из невидимого глазом зала:
– Так-то. Продал. На нее, бывает, находит, но дом записан на мое имя, я единоличный владелец. Купил всего за четыре тыщи, а? Выгодное дельце, верно?
– Да, неплохо, – машинально согласилась я и снова посмотрела на его жену. Ноги у нее дрожали.
– Почему бы тебе не лечь в постель, Мэй? – перехватив мой взгляд, гаркнул Снайдер и удрученно покачал головой. – Она плохо слышит. То слышит, то не слышит. Ей даже снимки уха делали. А все, что видит, – это живые тени. На прошлой неделе ножка этого ее ходунка застряла в двери чулана, так она сорок шесть минут не могла отцепиться. Старая карга.
– Хотите, помогу уложить ее в постель? – спросила я.
Снайдер поерзал, потом оперся рукой о диван и медленно поднялся. Приблизившись вплотную к жене, он прокричал ей на ухо:
– Мэй, иди полежи. Потом принесу тебе кусок пирога.
Она буравила непонимающим взглядом его шею, но я готова была поклясться, что она точно знала, чего от нее добиваются, и что на нее просто нашло.
– Зачем ты включил свет? – спросила она. – Ведь еще день.
– Эта лампочка обходится всего в пять центов, – сказал Снайдер.
– Что?
– Я говорю, на улице уже темно хоть глаз выколи, и тебе пора спать! – заорал он.
– Хорошо, – согласилась она. – В таком случае я пойду.
Она принялась старательно разворачивать ходунок – каждое движение давалось ей с трудом. Взгляд скользнул в мою сторону, и тут она, похоже, догадалась, что они не одни.
– Кто там?
– Одна женщина, – поспешно объяснил Снайдер. – Я рассказывал ей про то, как не повезло Леонарду.
– Ты сказал ей, что я слышала в ту ночь? Расскажи, как я не могла уснуть из-за стука. Вешал картины... бум, бум, бум. Я даже приняла таблетку, так у меня разболелась голова.
– Мэй, это было в другой день. Сколько тебе повторять? Этого не могло быть, потому что его не было дома, а кроме него стучать некому. Грабители не развешивают картины.
Он взглянул на меня и многозначительно повертел указательным пальцем у виска, давая понять, что у нее не все дома.
– Стучит и стучит, – бормотала она себе под нос, толкая перед собой ходунок, словно это была какая-нибудь вешалка для белья.
– Беда с ней, – произнес Снайдер. – Ходит под себя. Пришлось вытащить всю мебель из столовой и поставить туда ее кровать, туда, где раньше стоял буфет. Я сказал, что переживу ее, в тот самый день, как мы поженились. Она действует мне на нервы. С самого первого дня. Лучше жить с говяжьей тушей.