Когда в ее жизни наступил перелом к худшему? Восемь лет назад она встретила Безила, и все эти годы они только и делали, что занимались махинациями и заметали следы.
Как и раньше, им пришлось поторопиться с отъездом из Йорка. Правда, особых затруднений спешка не вызвала, они всегда были готовы к неожиданному отъезду. Даже чемоданы распаковывали не полностью. Этому научил их урок в Балтиморе, когда уезжать пришлось в спешке, бросив все вещи. Теперь они не обременяли себя ничем лишним, довольствуясь самым необходимым. «Да, тогда едва удалось унести ноги». При этом воспоминании у Аманды и сейчас все холодело внутри. «Господи, — думала она, — разве я знала, что жизнь так сложится. Скольких людей лишили мы сбережений. Теперь Безил собирался обобрать ребенка. Мне придется выдавать себя за какую-то Элспет Гросс только ради того, чтобы стать опекуном осиротевшей девочки и обманом завладеть ее цирком».
Почему же так сложилась жизнь?
6
Звуки бешеной мелодии каллиопы[2], казалось, сведут ее с ума. Ночной кошмар продолжался, все тот же. Всегда один и тот же жуткий сон… о пожаре в цирке…
Она видела себя на трапеции, здесь же был и отец. Он тоже стоял на трапеции: кожа на его лице была покрыта волдырями и частично обуглилась, кое-где проглядывали кости черепа. Опоры шатра рушились и падали в черную бездну, может быть, в саму преисподнюю. Время от времени внизу под ней проплывали чередой силуэты Хейзи, Голиафа и других артистов. Над ней нависало неправдоподобно красное, словно опаленное огнем небо — сущий ад, где не было места ничему живому.
И отделяла-то ее от адского пламени только эта трапеция, прикрепленная к обуглившимся опорам шатра. Каждый раз, когда она или Забо перелетали от трапеции к трапеции, опоры под их тяжестью угрожающе дрожали и скрипели, словно хрупкие стеклянные нити, готовые в любую минуту обломиться.
Целую вечность летела она к следующей трапеции, с ужасом думая, что ослабевшие, обожженные руки не удержат ее и тогда она рухнет в бездонную пропасть.
Знакомое лицо отца исказилось, вселяя невообразимый ужас, потом стало как бы крошиться, обнажая обгоревший череп.
Элизабет-Энн силилась закричать, но не могла издать ни звука. И в следующую секунду языки неистового пламени охватили ее, пронзив тело нестерпимой болью…
Элизабет-Энн проснулась, дрожа всем телом, в глазах ее застыл ужас.
Приходя в себя, она стала осматриваться. Возбуждение постепенно спадало, ночной кошмар отступил. Она в доме у тети, и все хорошо.
В доме было темно и тихо, девочка поняла, что все еще спят. Только ветер свистел за окном, и в доме что-то сухо потрескивало. Элизабет-Энн боялась просыпаться раньше всех, ее пугали незнакомые звуки ночи. Хорошо было просыпаться тогда, когда уже слышались быстрые шаги по лестнице, приглушенные голоса, скрип отодвигаемых стульев. Но в этот ранний час безмолвия с ней были лишь запахи: старой древесины, плесени, свежий запах белья, стойкий аромат лекарственных трав. Душными волнами накатывался он сверху, где под потолком вверх корнями были развешены для просушки самые разные растения.