– Месье Барбо с удовольствием ответит на все вопросы относительно своей картины, – сказал Лихтенштейн, обращаясь к месье Ванелю. – Пожалуйста, не стесняйтесь. Как только вы придете к какому-то решению, позовите меня.
Месье Ванель равнодушно кивнул и взял бокал шампанского у проходящего мимо официанта. Мадам Ванель отвела Гая в сторонку. Она знать не знала, что такое сюрреализм, зато отлично знала, какие картины висят в лучших домах. Картины считались проявлением культуры, а именно культурной дамой она и хотела прослыть, в связи с чем была решительно настроена купить одну из этих отвратительных, совершенно непонятных картин. Тем более что ее познакомили с тем, кого Лихтенштейн с полной уверенностью называл восходящей звездой. «Покупайте его картины, пока они дешевые, – доверительно шепнул он ей. – Через несколько лет цена их будет просто астрономической».
Лихтенштейн остановился поговорить с кем-то из покупателей, а Элен, не желая подслушивать, отошла в сторонку и неожиданно наткнулась взглядом на пожилую женщину, чьи снимки мелькали во всех модных журналах. Одиль Жоли, живая легенда, самая экзальтированная кутюрье двадцатого века! Элен глаз от нее не могла отвести.
Невероятно тоненькая, она выглядела как девочка. На самом же деле ей было семьдесят и она была костлявой, как голодная птичка: шея тонкая и морщинистая, жилы набухшие, похожие на натянутые струны. На ней были очки с толстыми стеклами в черепаховой оправе, а ее коротко стриженные черные волосы, на которых сидела шляпка-котелок, были дерзким для ее возраста анахронизмом. На ней был костюм собственного дизайна из бледно-перламутровой ткани с едва заметными золотистыми прожилками. Злые языки утверждали, что это ее единственный костюм. Улыбка растягивала ее рот от уха до уха, жесты были настолько энергичными, что ее руки мелькали, как крылья пытавшихся летать птенцов, и она по непонятной причине – возможно, оттого что нервничала – все время теребила ими борта своего жакета. Она непрерывно курила, поддерживая руку с сигаретой другой рукой так, чтобы та всегда оставалась на уровне подбородка. Привлекали внимание ее бегающие карие глаза. Хотя мало кто понимал, что она говорит своим дребезжащим голосом, все вокруг внимательно ее слушали.
Внезапно Одиль Жоли подняла глаза и встретилась взглядом с Элен. Ее огромные глаза вспыхнули, она сделала шаг вперед, и толпа расступилась, уступая ей дорогу.
– Всегда носите белое, дорогая, – властно приказала Одиль Жоли, и ее рука с сигаретой описала в воздухе круг. – Никогда, никогда не носите синего, что сейчас на вас. – Она с неодобрением оглядела Элен, – Нет, даже не белый. Белый цвет слишком претенциозный, слишком кричащий. Он слишком бросается в глаза. Носите цвет шампанского. Вот именно – шампанского. – Она катала слово «шампанское» во рту, словно пробовала этот цвет на вкус.