По-видимому, он догадался, о чем она думает, и, приняв грозный вид, сорвал с нее одеяло.
– Похоже, самое время еще раз напомнить тебе, кто тут хозяин! Хочешь, чтобы мои парни снова привязали тебя и любовались, как прошлой ночью, или позабавимся вдвоем?
В памяти тут же всплыли две картины – док, замертво распластанный в луже крови, и Люк Тейт, снова и снова насилующий ее. Самой отдаться этой кровожадной похотливой твари? Никогда! Лучше уж сразу умереть. Она едва сдерживала желание вонзить ногти в физиономию негодяя и выцарапать ненавистные глаза… Но тут она с болезненной ясностью представила себе еще одну картину: отец, неподвижно сидящий в кресле-качалке на заднем крыльце, покорившийся, сломленный, но, как оказалось, только внешне. В нем скрывались до поры до времени прежний несгибаемый дух и воля к жизни.
И Китти поняла: смирение – вот что ей сейчас необходимо, что спасет ее от верной гибели. Если она даст волю ярости, клокотавшей у нее внутри, Люк повторит побои, привяжет ее к кольям и все равно возьмет силой. Но если смириться, если притвориться, что он сломил ее волю, тогда можно дождаться подходящего случая и нанести ответный удар, и даже победить.
И она лежала тихо. Не спеша, улыбаясь, Люк потянулся к ее соскам. Она сделала усилие и не шевельнулась. Он рванул ее за руку, уложил на пол пещеры и улегся рядом. Закрыв глаза, Китти слышала, как он торопливо возится с брюками. Скрипнув зубами, она позволила ему покрыть поцелуями грудь и шею. Чувствуя, как упрямо сжимаются ее губы, он зашептал, обдавая зловонным дыханием:
– Ты еще будешь меня хотеть. Рано или поздно я добьюсь, что ты сама будешь искать моих ласк…
Он широко раздвинул ей ноги и просунул пальцы внутрь. Против воли сама природа отвечала на грубое вторжение, увлажнив его пальцы. Самодовольно крякнув, Люк приступил к своему делу, однако на сей раз был не так жесток, как в первую ночь.
Ей пришлось до крови искусать губы, чтобы подавить рождавшийся в глубине груди дикий, отчаянный вопль. Все это походило на страшный, кошмарный сон. Она – в лапах негодяя, рычащего, как голодное животное; Масгрейв убит и брошен на обочине дороги на растерзание диким зверям; что с отцом – неизвестно; Натан там, где льется кровь. Неужели все это происходит в действительности?
Она содрогнулась, чувствуя, что ей вот-вот станет дурно, и Люк в запале принял это за судорогу наслаждения. Он запыхтел, задвигался еще быстрее и в следующий миг наконец-то добился желанной разрядки.
Китти отвернулась и молча плакала, глядя на грязную стену. Все происходило наяву и с ней. Это она, голая, валяется здесь, под содрогающимся, покрытым липкой испариной телом Люка Тейта. А может быть, так было всегда? Может быть, столь дорогие ее сердцу воспоминания лишь выдумка? И не было поросшего мягким мхом берега говорливого ручья и нежных объятий Натана?