Но я тосковала по возможности поделиться с кем-то своими мыслями и чувствами; страстно мечтала иметь друзей.
Меня безумно интересовали дела других людей, которые всегда казались мне более интересными, чем то, что происходило в моей жизни. Я с восторгом могла внимать разговорам, вовсе не предназначенным для моих ушей; могла часами просиживать на кухне, слушая, как две служанки – старая и молодая – обсуждают свои болезни и любовные похождения. Могла подслушивать разговоры людей в лавках и магазинах, куда мы с матерью заходили за покупками. Отец не одобрял мою дурную привычку и часто ругал меня.
Но, когда я пошла учиться в художественную школу, начала постигать жизнь не из разговоров, а, что называется, из первых рук, – на своем собственном опыте. Но это тоже не понравилось моему отцу, так как вскоре я влюбилась в студента.
В моменты наиболее романтического настроения я до сих пор с тоской вспоминаю весенние дни, когда мы бродили по Грин-парку и парку Святого Джеймса, слушали ораторов у Мраморной арки, гуляли по бесконечному серпантину Кенсингтонских садов. Эти сладостные воспоминания мучили меня, и поэтому я больше никогда не бывала там.
Отец противился нашим встречам, потому что Чарлз был беден. К тому же моя мать тяжело хворала и нуждалась в моей заботе и внимании.
Никакой особой сцены прощания не было. Весна и юность породили наш роман, а с приходом осени он закончился.
Отец боялся, чтобы у меня не повторилась подобная ситуация, поэтому предложил мне покинуть школу и работать вместе с ним. Он сказал, что я смогу научиться у него гораздо большему, чем может дать мне школа. Все так и получилось, но он лишил меня возможности встречаться с людьми моего возраста и жить своей собственной жизнью. Мое время было поделено между работой и заботой о матери.
Когда она умерла, я долгое время пребывала в горе и печали, а когда немного пришла в себя, то обнаружила, что я уж не так и молода. Со временем я убедила себя в том, что не представляю для мужчин никакого интереса, и мое желание выйти замуж по любви переродилось в страсть к живописи.
– Работа очень увлекает тебя, – сказал однажды отец. – Ты хочешь восстанавливать буквально все.
Я поняла, что он имел в виду. Я приложила немало сил, чтобы сделать из Чарлза выдающегося художника, но мои усилия пропали зря. Может быть, именно поэтому я его и потеряла. Я пыталась разбудить в матери ее былые силы и интерес к жизни, но явно не рассчитала свои силы – все оставалось по-прежнему. Я никогда не пыталась переделать отца. Это было бы просто невозможно. Но желание перекроить мир по своему усмотрению жило во мне до сих пор.