Дэвид, видимо, был заинтересован.
— Ну, так и быть, слушайте, расскажу вам, — угрюмо сказал Геддон. — Старый Баррас выбыл из строя, а сынок думает, что сумеет вести дело. Он там козыряет ваннами для шахтёров и всякими гигиеническими затеями — обычное очковтирательство! Он тратит на это кое-что из тех денег, которые старик выжимал из рабочих, жульничая с сверхприбылью и с налогами, и хочет нас уверить, что превратит «Нептун» в какой-то новый Иерусалим. Но погодите, погодите немного, мы не забыли, как они поступили с нами во время катастрофы. Слишком легко они из этого выпутались. Я только дожидался окончания войны, чтобы за них приняться. Они получат хорошую встряску, будут знать, как губить людей, а потом уж я с ними окончательно разделаюсь!
Геддон вдруг замолчал, глядя куда-то в пространство. С минуту лицо его сохраняло жёсткое, мрачное, суровое выражение. Затем он снова раскурил свою потухшую трубку, придвинул к себе корзинку с ожидавшей ответа корреспонденцией.
— Значит, вы приступите к работе с понедельника, — сказал он Дэвиду и закончил аудиенцию угрюмой шуткой: — А теперь отправляйтесь, не заставляйте ждать свой Роллс-Ройс[24], иначе ваш ливрейный лакей потребует расчёта.
Дэвид поспел на ближайший поезд в Слискэйль и по дороге принялся серьёзно обдумывать свои планы. Первый шаг по намеченному пути уже сделан. Ничего потрясающего, — незаметное, очень скромное начало. Оно оправдывается единственно необходимостью — не необходимостью заработка, а необходимостью неуклонно идти к цели. Цель эта чётко рисовалась впереди. Дэвид решил твёрдо, что больше не должно быть полумер. Все — или ничего.
Он застал Дженни в разгаре хозяйственной деятельности, увлечённую новизной положения: раздавались то восторженные крики, когда она делала какое-нибудь неожиданное открытие, то восклицания неудовольствия.
— Посмотри, Дэвид, я совсем забыла об этих красивых фарфоровых подсвечниках!.. — И затем: — О господи, посмотри, как облезла эта сухарница, а продавец клялся, что она никелированная! — Или: — Правда, Дэвид, милый, я домовитая хозяюшка?
Дэвид снял куртку, засучил рукава и принялся переставлять мебель. Потом, встав на колени, толчёным кирпичом и парафином начистил заржавевшую решётку камина. Немножко поскрёб пол, выполол густо заросший сорной травой клочок земли, который Дженни когда-то обещала превратить в сад. Так он помогал ей до трёх часов, затем они пообедали тем, что имелось под рукой. Поев, Дэвид умылся, привёл в порядок свой костюм и вышел из дому.
Чудесно было очутиться снова в родном городе, оставив позади грязь, и страдания, и ужасы войны. Он не спеша брёл по Лам-стрит, чувствуя, как снова окунается в жизнь Слискэйля, глядя на чёрные силуэты копров, высившихся над городом, над гаванью и морем. По дороге к Террасам его несколько раз останавливали знакомые, здоровались, поздравляли с благополучным возвращением. Их дружелюбие согревало душу, окрыляло жившую в ней надежду.