Прошло почти два часа, прежде чем Гидеон и Эдер рука об руку вошли в кухню к Дендре. Две дочери, Пьета и Эмбер, вернулись с пляжа с молодым человеком, флейтистом, который жил неподалеку от их усадьбы. Иногда Адам Сорел играл на флейте Гидеону в мастерской, когда художник работал. Пьета с Эмбер после краткого, но дружелюбного приветствия Эдер отняли у нее отца и потащили к Адаму.
Дендре улыбнулась Эдер с другого конца кухни и сказала:
– Ничего особенного, кроме хорошего обеда. Я рада, что вы смогли приехать, разделить его с нами.
Эдер ответила улыбкой, удивляясь самообладанию этой женщины. Неужели та не понимала, после того как они с Гидеоном открыто демонстрировали привязанность друг к другу, что у них серьезные любовные отношения? Эдер не могла решить: или Дендре потрясающе держится в руках, или на самом деле гораздо умнее, чем кажется? Или жена надеется, что этот роман скоро кончится, как и все остальные? Такому, сказала себе Эдер, не бывать.
О жене Гидеона Эдер вспоминала не так уж часто. Но сегодня она поймала себя на том, что оценивает соперницу. У Дендре было отличное тело, очень соблазнительное и удивительно молодое для женщины ее возраста. На несколько секунд Эдер представила ее себе без черного купальника – и Гидеона, с вожделением склонившегося над этим телом. И тут же выбросила эту картину из головы. Дендре существовала для Эдер как почти невидимая жена. Ее лицо с длинным аристократическим носом выглядело скорее интересным, чем красивым. Однако темные, почти черные миндалевидные глаза, полные ума и страсти, казались Эдер застывшими. Будучи женой выдающегося человека, она оставалась одной из представительниц среднего класса, весьма ограниченной духовно. Впечатляющие широкие скулы, красивые чувственные губы, длинная, стройная шея – все, по мнению Эдер, сводил на нет недостаток вкуса. Эдер находила у Дендре какой-то извращенный снобизм и тщательно маскируемую надменность. Миссис Пейленберг пренебрегала косметикой, этикетками модельеров, всяческим – пусть самым умеренным – шиком Пятой авеню. По-прежнему одевалась и выглядела как заурядная жительница Бруклина, хотя картины ее мужа приносили миллионы долларов.
Эдер почувствовала жалость к Дендре Пейленберг. Все в этой женщине казалось трогательным: рабская покорность Гидеону, всепоглощающая любовь к мужу, обожание домашних дел, в которых Эдер видела западню, губительную для личности. То, как она вела себя с Гидеоном на людях, раздражало Эдер, как и всех людей из мира искусства, – для Дендре он был просто мужем, а не гением. Жена-мещанка не пыталась и не могла стать его истинной музой. Эдер это вполне устраивало, – она не испытывала ни малейшего желания быть хозяйкой и матерью. У Эдер сложились именно те отношения с Гидеоном, как ей хотелось. Они удовлетворяли запросы и обогащали жизнь друг друга. Их объединяли секс и ум, страсть к величию в искусстве. Не майонез собственного приготовления.