— Можно! — И она отвернулась.
Барнард сказал правду. Чарлз преследовал ее уже несколько лет. Он был славным парнем, в его семье знали цену труду и работали не щадя себя, чтобы хоть как-то выбиться из нужды. Элли знала, что Чарлз по-своему любит ее, но не так, как хотелось бы ей. У нее вдруг заколотилось сердце. «Хочу, чтобы меня не только любили, но и ласкали, лелеяли», — подумала она, вспомнив, как Николас Дрейк провел рукой по ее щеке.
— Элли, милочка, у тебя сейчас просто плохое настроение. Почему бы тебе не подняться к себе и немного отдохнуть…
— Никакое у меня не плохое настроение! — выпалила она. — И я не хочу отдыхать! Ей хотелось жить. Наплевать на предусмотрительность и здравый смысл и пуститься в пляс прямо на Бродвее. Самой пойти и накупить красок и кистей, а не посылать за ними Барнарда. Войти в магазин, протолкаться к прилавку, подобрать свои любимые кисти, вдохнуть запахи лака и льняного масла. Ей хотелось провести рукой по еще не натянутым холстам. Встретиться с другими художниками. Может быть, зайти в близлежащее кафе, где собираются художники и ведут увлекательные разговоры об искусстве. Но больше всего ей хотелось писать картины и не прятаться. И чтобы ее живопись брала людей за душу.
— Элли, ты напрасно так тревожишься.
— Как же мне не тревожиться! Они называют мои работы скандальными и думают, что я мужчина. Все вокруг настолько заворожены всеми этими портретами и пейзажами, натюрмортами и охотничьими сценками, что моя живопись их раздражает! Господи Боже мой, я и думать боюсь, что произойдет, если до Эйбла Смайта дойдет слух, что М. М. Джей — женщина.
— Смайту никогда не узнать, кто ты.
Элли одарила Барнарда уничтожающим взглядом.
— Да откуда он узнает! — упрямо стоял на своем Барнард.
— Дай Бог, чтобы ты оказался прав. Она не представляла, как выпутается из скандала, который разразится, если станет известно, кто она такая. Те женщины, которые все же решались заниматься живописью, не поднимались выше старательных натюрмортов или акварелей с безобидными летними пейзажами. Они не писали скандальных картин. Но у нее никогда не лежала душа ни к натюрмортам, ни к пейзажам.
Элли направилась было к выходу, но тут же вернулась:
— И еще одно. Не вздумай утащить хоть еще одну картину у меня из комнаты, понятно? Барнард горестно покачал головой:
— Понятно. Но это такое расточительство, просто ужасное расточительство!
— Статьям надо положить конец, Барнард.
— Немного времени, и Эйбл Смайт напрочь обо всем забудет, можешь не волноваться, — недовольно пробормотал Барнард.