Клуни кивнул. Он прекрасно все понимал. Это было унизительно — растрачивать свой талант на пьяниц и гулящих женщин. Но и подыхать в канаве тоже унизительно.
У актеров из бродячей труппы, играющей пьесы Шекспира, четыре месяца не было постоянной работы, когда Август Колтрейн нашел их в Лондоне и, хорошо заплатив, велел приехать к нему в поместье в Линкольншир. Клэнси согласился занимать гостей на рождественской вечеринке в доме Колтрейна, потому что это было все же лучше, чем остаться на Рождество без крова и пищи.
На самом деле их место в Лондоне — вот где их место. Но видно, не судьба. Вместо Лондона они вот уже четверть века скитаются по Англии и Ирландии в своей повозке, которую последние десять лет тянет их дорогая ослица по кличке Порция. Они ездят из деревни в деревню, произнося слова бессмертного Барда перед фермерами и торговцами, ночуют на сеновалах или в своей повозке, мечтая о том, что когда-нибудь возвратятся на лондонские подмостки.
И хотя им не раз приходилось уворачиваться от яблок и прочих фруктов, которыми их забрасывали зрители, но никогда еще в них не стреляли. Нынешняя ситуация заставляла крепко задуматься о своей профессии. Придется побеседовать об этом с Клэнси, подумал Клуни. Если им, конечно, удастся выбраться живыми из большой гостиной.
— Этот дом очень большой, Клуни, — шепнул Клэнси. — Спрячемся до утра в какой-нибудь комнате, а потом решим, что делать дальше. Утро вечера мудренее, говаривала моя мать. Святая была женщина. Давай ползи за мной.
Клуни смотрел, как худой — кожа да кости — Клэнси встал на четвереньки и пополз в сторону двери, ведущей, как он думал, в большую столовую. Чуть ли не упираясь головой в зад Клэнси, зажмурившись и ухватившись руками за его щиколотки, Клуни старательно полз за товарищем по несчастью.
Они почти достигли цели. Рука Клэнси уже лежала на ручке двери в столовую, когда их увидел Август Колтрейн и выстрелил в дверь прямо над ручкой.
— Видишь, как надо, Грайми, — самодовольно произнес хозяин поместья, а Клэнси почувствовал, как сзади на него навалился дрожащий напарник. — Никогда не смей обвинять меня в том, что мои гости не получают того, что я им обещал. А вы, ирландцы, марш на сцену и начинайте свое представление. Заставьте наши сердца петь. Или, может быть, вы сами нам споете?
Клэнси с трудом отодрал от себя Клуни и встал на ноги. Он вздернул подбородок и высокомерно посмотрел на Августа Колтрейна:
— Мы играем пьесы Шекспира, сэр. Мы не поем. Клуни наконец открыл глаза и глянул на сидевшего в отдалении Колтрейна. Их наниматель был высок ростом и черен, как дьявол. А его черные глаза, казалось, могли продырявить железный горшок с расстояния в десять шагов.