— Я немного умею петь, Клэнси, — робко отважился Клуни.
— Сегодня мы будем играть «Как вам это понравится», Клуни, — твердо заявил Клэнси. — Мы сыграем один акт, а потом они о нас забудут. Давай делай, как я сказал, а после мы найдем себе пару жареных куриных ножек и теплую постель.
Не успел Клуни опомниться, как уже стоял на самодельной сцене, установленной перед камином. Клэнси кланялся публике, объявляя, что его партнер сейчас доставит им радость, рассказав о семи возрастах мужчины.
О семи? Клуни чуть язык не проглотил. Неужели нельзя ограничиться четырьмя, а потом откланяться и убежать?
— Я не могу, Клэнси. Просто не могу.
— Клуни, дружище, ты только подумай, — зашептал ему на ухо Клэнси. — Что сделал бы Бард?
— Сверкнул бы пятками, как кролик? — предположил Клуни, но Клэнси дал ему подзатыльник, и он, спотыкаясь, вышел на край сцены.
Он оглядел аудиторию и вздрогнул. «Леди» перестали мутузить друг друга и разлеглись прямо у подножия сцены. Одежда висела на них клочьями, они отпускали непристойные шуточки в адрес Клуни. Его светлость, которого все называли Грайми, держал на коленях большую вазу с апельсинами и вид у него был такой, будто он только и мечтает поскорее пустить их в ход. Остальные, по всей видимости, сами участвовали в каком-то представлении: хохочущие, размалеванные женщины восседали на голых задницах джентльменов, которые изображали жеребцов на увеселительной прогулке.
Август Колтрейн, сверля всех своими черными глазами, сидел на диване с бутылкой в одной руке и пистолетом — в другой. И этот пистолет был направлен прямо в голову Клуни.
Клуни сглотнул, сделал шаг назад и почувствовал, что Клэнси крепко держит его за темно-красный бархатный костюм.
— Ну же, Клуни, — попросил партнер, — начинай!
— «Весь… э… мир… э… театр», — начал Клуни и вдруг ощутил, что куда-то исчезла вся слюна. Лорд Граймз взял апельсин и слегка подбросил его. От пули в голову он умрет сразу и безболезненно, смекнул Клуни, а вот апельсин может сделать больно. Обретя голос, он громко повторил: — «Весь мир — театр, в нем женщины, мужчины — все актеры. У них свои есть выходы, уходы…»[1]
— Вам слышно, что он говорит, Колтрейн? — спросил лорд Граймз и швырнул на сцену апельсин. — Я ни черта не слышу. Давай громче, старина!
— О Боже и все святые, сохраните меня, и я никогда больше не сделаю ничего плохого, — захныкал Клуни. Клэнси между тем ловко перехватил апельсин и поклонился. Именно в этот момент Клуни вспомнил, кто он на самом деле. Он — Клуни из шекспировской труппы актеров, и они с Клэнси должны устроить здесь представление.