Но сейчас он не читал. Он смотрел на закрытую обложку только что прочитанной книги, как будто темно-зеленый кожаный переплет мог сказать ему больше, чем напечатанные слова.
— Весь пар вышел?
— Пар? — Он посмотрел на Лауру, недоуменно подняв брови.
— Это такой оборот речи. Ты поглощал книги со скоростью паровоза, мчавшегося по рельсам, а теперь сидишь так, как будто топливо кончилось.
— Подобные обороты — самое удивительное, что я нахожу в вашем языке. — Коннор опустил глаза к книге в зеленом переплете, и его широкие плечи печально поникли.
— Что с тобой? — спросила Лаура. — Ты болен?
— Нет, я здоров. — Он поднял глаза и выдавил из себя улыбку. Но печаль, скрывающаяся в синих глубинах его глаз, не уменьшилась. — Я надеялся, что на страницах этих книг мог найти историю моей семьи.
Лаура взглянула на заголовок, выдавленный золотыми буквами на зеленой коже: История Ирландии.
— И ты выяснил, что случилось с твоими родными?
— Нет. История моего времени тут дается очень бегло. Но здесь говорится, что власть скандинавов в Ирландии закончилась в первые годы одиннадцатого века, — Коннор водил пальцем по заглавию, прослеживая контуры букв. — Норманны либо ассимилировались, либо были уничтожены.
Лаура подумала, что бы случилось с Коннором, если бы он остался в своем столетии. Пережил бы он резню? В ней неожиданно проснулось сострадание, когда она подумала о судьбе, которая ждала бы Коннора в его родном веке.
— Ты думаешь, осталась ли в живых твоя семья?
— Моя семья могущественна, и у нее есть сильные союзники. Моя мать — ирландская принцесса. Я должен надеяться, что они не погибли. Возможно, ее потомки дожили до нынешних дней. — Он раскрыл ладонь, положив ее на переплет книги. — Но трудно смириться с мыслью, что я никогда снова не увижу своих родителей, братьев и сестер. Они живут только как воспоминания во мне.
Лаура ощутила боль, как свою, и почувствовала ответственность за то, что он оказался здесь, за то, что его жизнь разорвана на клочки. Она положила руку на его широкое плечо, надеясь хоть как-то растопить холод.
Он поднял на нее взгляд. В его синих глазах светилось понимание, как будто он ощущал все враждующие между собой чувства, проснувшиеся в ней, как будто он знал ее лучше, чем она сама, как будто он был единственным, кто хотел дать ей утешение.
— Прости, — прошептала она. Прости, что верила в мечту, которая никогда не станет правдой.
— Не жалей ни о чем. Человек может жить одними воспоминаниями о своей семье, — на его губах появилась улыбка, когда он снял ее руку со своего плеча и приложил к своему сердцу, — Но без своего сердца он жить не может. Я попал туда, где хотел быть больше всего на свете.