— Ох, Дженни, таких, как ты, больше нет на свете. Сядь, пожалуйста.
Она снова опустилась в кресло, а он снял с ее руки одну перчатку и покрыл поцелуями ладонь.
— Я обещаю тебе, что мы займемся любовью. И обещаю, что тебе будет хорошо. Но сначала мы должны поужинать. Потом посидим за кофе и сигарами при свечах. Я уже давно сказал себе, что ничего между нами не произойдет, пока ты не попросишь об этом. Теперь настало время. И все произойдет.
Да, подумала Дженни, произойдет. Ее сотрясала внутренняя дрожь.
— Попроси официанта поскорее подать еду, — прошептала она.
За едой они разговаривали о детстве, о книгах, которые читали, о местах, в которых бывали. О музыке, которую оба не знали и не понимали по-настоящему, о жизни на ранчо, которая была им хорошо знакома, — и ни он, ни она не могли бы вспомнить, о чем говорили минуту назад.
Пальцы ласкали ножки хрустальных бокалов, дразнящие губы целовали серебряные вилки. Колени соприкасались под столом. Еда появилась, потом исчезла, но они не могли бы сказать, ели что-то или же официант так и унес полные тарелки.
К тому времени, как подали чашки с ароматным кофе, обоих лихорадило, оба были одержимы неистовым желанием. Дженни откликалась на каждое прикосновение, на каждый пронизывающий взгляд.
— Я умоляю, Тай, — произнесла она хриплым шепотом, опуская трепещущие веки. — Я умоляю, возьми меня, пока я не умерла от страсти к тебе.
— Повтори это, — попросил он изменившимся голосом.
— Пожалуйста. Прошу тебя, прошу тебя, прошу…
Именно эти слова он хотел услышать. Он встал так быстро и решительно, что кресло опрокинулось, поднял Дженни на ноги, взвалил себе на плечо и, обхватив, понес вниз по лестнице, не обращая внимания на ее беспомощный смех. В спальне он поставил ее возле кровати. Когда она увидела огонь, пылающий в его глазах, и твердую, решительную линию рта, смех замер у нее на устах. Покачнувшись, она положила руку ему на грудь, чтобы сохранить равновесие, и ладонью ощутила сжигающий его огонь, опаливший в ту же секунду и ее сердце.
— О Боже, — задыхаясь, шеятала она, — я так дрожу, что…
— Не двигайся, — приказал он. — Дай мне раздеть тебя.
— Ты поцелуешь меня всю, как ты… говорил… раньше?
Ловкие пальцы расстегивали ей платье, а горячие губы прижимались к шее.
— Все твое тело, — хрипло пообещал он. Голова Тая приникла к груди Дженни, язык коснулся ложбинки между грудями.
Дженни повалилась на край кровати, как подстреленная. Лава бурлила у нее внутри, ей казалось, что она сейчас задохнется. Оглушенная страстью, она смотрела вверх на Тая, смутно видела, что у кровати горят свечи, и не могла понять, не могла вспомнить, кто и когда их зажег.